Конец лета и начало осени 1945 года ознаменовались разгромом и капитуляцией последнего из главных агрессоров во Второй мировой войне – милитаристской Японии. Особой гордостью для россиян является тот факт, что победная точка в этой войне, также, как и в войне с нацистской Германией, была поставлена Вооруженными силами СССР. Однако нередко забывается, что и первые очаги мировой войны, основным содержанием которой стала Великая Отечественная война советского народа, были разожжены именно японской военщиной, что существенным образом сказывалось на выработке советской (да и ряда других стран) военной политики в канун этой войны.

 

Одним из важнейших событий, которое мощно и долговременно влияли на векторы развития мировых процессов в конце 1930-х – первой половине 1940-х годов, как раз и являлся вооруженный конфликт у монгольской реки Халха. События у Халхин-гола имеют многомерный и по временным рамкам, и по влиянию на международную ситуацию характер. Слишком уж много зависело для целого ряда стран, в первую очередь для СССР и Японии и, безусловно, для Китая и Монголии от хода и исхода этого, казалось бы, рядового в масштабах всемирной истории локального конфликта вдали от главных центров мирового развития периода кануна и начала Второй мировой войны. 

 

Внимание политиков, военных и широкой общественности во второй половине 1930-х годов было сконцентрировано на растущей военной активности гитлеровской Германии, страны, уже приводившей человечество к мировой войне. Именно с Германией были связаны и главные страхи, и большие надежды многих влиятельных держав, как старых европейских демократий, так растущей заокеанской державы Соединенных Штатов Америки. Страхи перед опасностью вновь, спустя каких-то два десятилетия, столкнуться в вооруженной борьбе с проигравшей, но не сокрушенной в ходе Первой мировой войны и алчущей реванша нацистской Германией. И потаенные надежды использовать ее военную машину в качестве орудия уничтожения быстро крепнувшего и поэтому казавшегося еще более опасным для них коммунистического советского государства. 

 

Важно, однако, отметить, что, когда Гитлер еще только рвался к власти, честолюбивые японские генералы уже не только имели в полном соответствии с меморандумом премьер-министра, министра иностранных дел и колоний Японии генерала Танаки Гиити от 25 июля 1927 г. императору Хирохито грандиозные планы континентальной экспансии и мирового господства, но и уже приступили к их реализации. Среди объектов агрессии назывался, наряду с другими странами, Советский Союз. Первые очаги пожара Второй мировой войны заполыхали неподалеку от советских границ много раньше общепринятой даты ее начала 1 сентября 1939 г.: с захватом Японией Маньчжурии в 1931-1932 гг., вторжением ее в северо-восточные провинции Китая в 1935 г. и развертыванием тотальной войны против этой страны в 1937 году. А в 1938 г. Япония осуществила вооруженную провокацию против СССР у озера Хасан и в мае 1939 г. – начала масштабную агрессию против Монголии и Советского Союза в районе реки Халха. Напомним, что именно в разгар халхинголской войны гитлеровский вермахт и вторгся на территорию Польши. 

 

Поэтому для Советского Союза, безусловно, как и другие страны чувствовавшего угрозу гитлеровской агрессии, не менее остро стояла опасность большой войны с Японией. А это означало, что существовала большая вероятность оказаться втянутым в войну на два фронта. 

 

И все говорило о том, что именно так и должно было случиться. Именно на это была нацелена блоковая политика Японии и Германии. И опять же инициатива в этом принадлежала Японии. 

 

На первом этапе формирования ее военно-блоковой политики четко выделялись, как свидетельствуют документы, два основных направления. Первое – стремление создать у границ СССР в северо-восточной части Азиатского субматерика региональный антикоммунистический блок-ось Япония – созданное ею марионеточное государство Маньчжоу-го – Китай, в той части, которая была оккупирована Японией. Замышлялось, что этот блок станет под эгидой Японии «ядром общевосточной коалиции», направленной против Советского Союза, национально-освободительного и революционного движения в странах Азии [1, р. 1]. Значительное внимание в Токио уделялось Внутренней Монголии (в первой половине 17 в. южная часть Монголии была завоевана маньчжурами и стала именоваться «Внутренней Монголией», впоследствии являлась частью территории Китая, непосредственно граничащей с МНР), в которой намечалось «укрепить позиции Японии против Советского Союза» [2, р. 7, 19 – 20; 3, р. 11 - 111].  

 

Поворот к монгольскому варианту агрессии стал особенно заметен после поражения японских войск в вооруженном конфликте в районе советско-корейской границы у озера Хасан в июле - августе 1938 года. Именно с территории Западной Маньчжурии, по мнению японского военного командования, открывался наиболее удобный путь вторжения в пределы МНР с последующим выходом к границам СССР, Транссибу и Байкалу. «Начиная с 1937 - 1938 гг., – свидетельствовал японский военнопленный последний главнокомандующий Квантунской группировкой войск четырехзвездный генерал О. Ямада, называвший антисоветскую политику Японии «последовательной», – Квантунская армия имела конкретные планы ведения наступательных военных операций против Советского Союза» [4, л. 17]. 

 

Второе направление в военно-блоковой политике Японии – поиск союзников на другом конце Евразии, в первую очередь, также вставшую на путь экспансии Германию. Чувствуя недостаточно активную поддержку своих партнеров по Антикоминтерновскому пакту, и пытаясь форсировать затянувшиеся по вине Германии переговоры о подписании военного пакта между Японией, Германией и Италией, в мае - сентябре 1939 г. Япония и предприняла попытку вероломного вторжения на территорию Монголии у Халхин-гола. 

 

По одобренному в мае 1939 г. японскими генштабом и штабом Квантунской группировки войск варианту «Оцу» («Б») плана «Хати-го» («Номер восемь»), главный удар был запланирован на, как им казалось, наименее защищенном западном направлении с целью через Монголию выйти к Байкалу и, отрезав от центральных районов СССР Забайкалье и Дальний Восток, разгромить дислоцированную здесь группировку советских войск [5, р. 147; 6, 585-586].

 

С чем это было связано? Дело в том, что в Советском Союзе отчетливо понимали, что развернутая в Китае японская агрессия не является самоцелью и является этапом подготовки к войне против СССР. Поэтому Советский Союз, практически единственным на то время начал оказывать с 1937 г. Китаю многообразную, в том числе военную, помощь. Агрессия Токио в районе озера Хасан не только не привела к снижению объема этой помощи, но и побудила расширить ее, что позволяло в какой-то мере снижать темпы японских приготовлений к войне против Советского Союза. К середине февраля 1939 г. в Китае находились 3665 советников, инструкторов, военных летчиков и техников. Туда было направлено более 360 самолетов. Летом 1939 г. даже в условиях вооруженного конфликта с Японией на Халхин-голе в Китай были дополнительно направлены более 400 летчиков-добровольцев и авиатехников (свыше 200 советских летчиков погибли в небе Китая) [7, с. 108; 5, р. 145-147]. 

 

Одновременно Советский Союз, видя опасность монгольского направления японской агрессии, делал все для того, чтобы не дать в обиду дружественную Монголию и не допустить нападения с ее территории на себя. По просьбе руководства МНР в 1936 г. на ее территорию были введены советские войска, которые были сведены в 57-й особый корпус. Опасность этого направления постоянно возрастала, о чем советское руководство постоянно информировали дипломатические источники и докладывала разведка.

 

Наиболее четко об этом давали представление донесения Рихарда Зорге (Рамзая). В телеграмме Зорге в генеральный штаб РККА от 23 января 1939 г. дается блестящий анализ расстановки сил в Японии на то время:

 

«[...] Получил сведения, что военные раскололись на три основные группы: 

Первая группа требует стремительной войны с Китаем до тех пор, пока весь Китай не будет захвачен и из Китая не будут изгнаны все иностранные державы.

Вторая группа, представляющая Квантунскую армию, требует мира с Китаем и сосредоточения внимания на войне с СССР.

Третья группа, к которой принадлежит Итагаки (военный министр Японии. – Прим. авт.), Тэраути (генерал, член высшего военного совета при императоре. – Прим. авт.) и другие, выражает желание прекратить операции в Южном и Центральном Китае, сохранив за собой лишь Северный Китай и Монголию как базу развертывания войны против СССР…».

 

Дополнительные сведения по этому вопросу Р. Зорге изложил в телеграмме от 23 апреля 1939 года, в которой говорилось: "Отт (немецкий посол в Токио. – Прим. авт.) сообщает, что назначение Коисо (министром коммуникаций Японии. – Прим. авт.) имеет большое значение в том отношении, что для него открывается дорога на пост премьер-министра. Он крепко стоит на позиции мира с Китаем, который считает необходимым заключить до начала войны в Европе (очевидно, что японцы уже знали о ближайших планах Гитлера. – Прим. авт.). Коисо заявил, что он проектирует заключить мир с Китаем и даже с Чан Кайши [...]. Он упирает на то, что японцы должны укрепиться только в Северном Китае, оставив в большей или меньшей мере Южный и Центральный Китай китайскому правительству, и готовиться к войне против СССР после укрепления позиций Японии в Северном Китае, Маньчжурии и Монголии".

 

Как видно из этих донесений [Цит. по: 8, с. 169 – 170], несмотря на некоторый разброс мнений о конкретных путях расширения японской экспансии, весь генералитет и другие представители высшей власти Японии выступали за развитие агрессии и укрепление и расширение плацдарма на территории Китая и Монголии для ведения войны против СССР.

 

Вскоре эти сведения нашли подтверждение на практике. 11 мая 1939 г. нападением на небольшую группу монгольских пограничников, Япония приступила к реализации этого плана. 

 

Важно учитывать, что рассмотрение и претворение в жизнь плана «Хати-го» происходили на фоне вялотекущих переговоров Японии, Германии и Италии о заключении трехстороннего военного пакта. Япония настаивала на том, чтобы в текст пакта была внесена оговорка о его исключительной направленности против СССР [9, с. 169 – 170; 6, с. 584; 10, с. 45]. Поэтому нападением на МНР, а это означало автоматическое включение в конфликт СССР, японское руководство как бы «подталкивало» Германию к этому решению. Этой акцией Токио рассчитывал и реанимировать «Антикоминтерновский пакт», антисоветская направленность которого полностью подтвердилась, когда стало известно сопровождавшее его специальное секретное соглашение, статья первая которого прямо предусматривала совместные меры борьбы против СССР [13, с. 89 – 90].  

 

Следует, однако, отметить, что нажим на Берлин подействовал мало: у Гитлера после поражения японцев у озера Хасан и на фоне затянувшейся войны в Китае было скептическое отношение к Японии как к военному союзнику. Кроме того, Германия развернула подготовку к вторжению в Польшу и на данном этапе не была заинтересована в обострении отношений с СССР, к чему неизбежно бы привело заключение тройственного союза. В результате в Берлине 22 мая было оформлено двустороннее военное соглашение Германии с Италией, получившее название «Стального пакта» [11, с. 18]. Не произвело на Гитлера впечатление и подключение Японией в феврале 1939 г. к Антикоминтерновскому пакту Маньчжоу-го [12, р. 76] – марионеточного государства, которое Токио и командование Квантунской группировки войск подготовили к исполнению роли «пострадавшего» в результате «агрессивных действий» советско-монгольской стороны и «интересы» которого японское командование готово было «защищать» с оружием в руках.

 

Свою неблаговидную роль в развитии событий сыграли будущие союзники СССР во Второй мировой войне США и Великобритания. На том этапе войны в Китае никто из западных демократий не захотел идти дальше словесного порицания японских военных действий в Азии. Более того, проводя «политику Мюнхена» на Дальнем Востоке, Вашингтон, Лондон и Париж оказывали значительную помощь Японии, отказывая в этом Китаю. С 1937 г. до июля 1940 г. в Японию шли американские поставки самолетов, запчастей к ним, оптических приборов, станков, нефти, свинца, металлолома и других стратегически важных товаров, что составляло 70% всех их поставок этому откровенному агрессору. Не менее 17% стратегических материалов шло в Японию из Англии [11, с. 40]. 

 

Великобритания 24 мая в разгар событий на Халхин-голе пошла на подписание соглашения Арита-Крейги, в котором Лондон признавал «особые права» (то есть захваты) Японии в Китае и гарантировал невмешательство в действия здесь ее оккупационных властей [10, с. 294-296]. Это существенно укрепляло позиции Японии в Китае и позволяло японскому командованию смелее использовать войска из состава дислоцированных здесь Экспедиционных сил на халхинголском направлении, после того как на стыке первой и второй декад июля японцы потерпели поражение в Баинцаганском сражении. Советскому командованию пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы, начав 20 августа решительное наступление советско-монгольских войск под командованием Г.К. Жукова, заставить Японию просить о перемирии.

 

16 сентября 1939 г. участниками халхинголского конфликта было подписано соглашение о прекращении военных действий. Очередная японская авантюра потерпела полный провал, сказавшийся на дальнейшем ходе уже начавшейся Второй мировой войны. Но прежде чем это случилось, Советский Союз в течение всего этого периода был вынужден предпринимать меры по недопущению аналогичного развития событий у своих западных границ.

 

 

Дело в том, что на события в районе Халхин-гола и в целом на отношения СССР с Японией оказывал существенное влияние еще целый ряд других факторов, и сами они также влияли на развитие международной ситуации кануна Второй мировой войны самым непосредственным образом. 

 

Весной и летом 1939 года мир явился свидетелем бурного развития дипломатической активности. Переговоры велись одновременно на нескольких направлениях. Продолжалась рутинная работа по подготовке тройственного военного пакта между Германией, Италией и Японией, в чем особенно была заинтересована последняя. Немецкий посол в Москве Шуленбург отмечал 5 июня 1939 г. в письме в МИД Германии, что «Япония не хотела бы видеть ни малейшего согласия между нами (Германией. – Прим. авт.) и Советским Союзом. Чем меньше становится наше давление на западные границы России, тем увереннее будет чувствовать себя Советский Союз в Восточной Азии» [14, с. 5]. Активно велись британо-немецкие переговоры, о которых было известно в Москве. Одновременно в Москве проходили тройственные переговоры по широкому кругу военно-политических вопросов между СССР, Великобританией и Францией. Именно последние переговоры в той сложной ситуации могли бы дать миру новую, более благоприятную альтернативу. Заключение политического и военного союза трех государств могло бы создать, возможно, решающий противовес гитлеровским планам агрессии, а также повлиять на обстановку в АТР. К концу второй декады августа, однако, стало очевидным, что московские переговоры по вине, главным образом, Лондона зашли в тупик. 

 

В результате в 1939 г. СССР оказался в положении международной изоляции и двойной угрозы на востоке и западе. Учитывая поддержку Мюнхенского сговора со стороны США, непосредственное участие Польши и Венгрии в действиях Германии по уничтожению Чехословакии, «невмешательство» стран Запада в события в Китае, советское руководство в условиях продолжавшейся локальной войны в Монголии не могло не задуматься о возможных путях укрепления безопасности своей страны.

 

В связи с тем, что создание системы коллективной безопасности в форме, которую предлагал ранее Советский Союз, оказалось невозможным (ни Восточный, ни Тихоокеанский пакты так и не были заключены, советско-чехословацкий договор был перечеркнут Мюнхеном, утратил свою фактическую ценность договор с Францией, переговоры с Англией и Францией зашли в тупик, японская агрессия против МНР продолжалась, что, вместе взятое, означало рост непосредственной угрозы СССР), перед советской внешней политикой во второй половине августа 1939 г. вырисовывались довольно ограниченные возможности реагирования на ситуацию:

• остаться в изоляции, сделав упор на собственные силы и проведение самостоятельной внешней политики с расчетом на возможную скорую войну на два фронта;
• нормализовать свои отношения с Германией и Японией, а в случае расширения ими агрессии путем нейтралитета и создания «пояса безопасности» обеспечить себе время и возможность подготовиться к худшему.

 

Перед СССР неотвратимо встал вопрос, принимать ли в условиях ожидавшего кульминации конфликта с Японией в районе Халхин-гола участившиеся предложения Германии о заключении пакта о ненападении  [14, с. 15].

 

Правительство СССР, исходя из того, что угроза германо-польской войны (а это – выход к советским границам) стремительно нарастала, а переговоры с западными державами зашли в тупик (об англо-германских и англо-японских контактах в Москве тоже было хорошо известно), все больше склонялось к мысли, что пакт с Германией о ненападении не только в большей мере обеспечит безопасность СССР в случае резкого обострения обстановки, нежели расплывчатый и неопределенный договор с западными демократиями, но и позволит не втянуть его в военный конфликт помимо собственной воли, если не случится прямой агрессии.

 

Вся совокупность этих внешних факторов, прозрачность намерений Гитлера вторгнуться в Польшу  (в частности,  Гитлер  сделал  об  этом  четкий  намек  в  телеграмме И.В. Сталину от 20 августа 1939 г. [14, с. 52]), что СССР в одиночку предотвратить не мог, и понимание того, что СССР не был готов противостоять вероятному нападению вермахта на советскую территорию, да  еще  в  условиях  жесткой  конфронтации  с  Японией,  очевидно,  привели  И.В.  Сталина 19-20 августа 1939 г. к окончательному решению заключить договор о ненападении с Германией. При этом все же не исключалась возможность достигнуть соглашения на переговорах с Англией и Францией «в последний час» [15, с. 51]. Подписывая договор о ненападении с Германией, Советский Союз оказался последним, кто это сделал. В 1938 г. после Мюнхена на это пошли Англия и Франция, а еще раньше, в 1934 г., Польша, мечтавшая опереться на союз с Берлином в формировании Великой Польши, в том числе за счет территорий Советского Союза.

 

Как свидетельствуют документы [16, с. 68-82], придя тогда именно к этому, второму варианту действий, в Кремле рассчитывали конкретными договоренностями с Германией сохранить свой нейтралитет и улучшить собственное стратегическое положение, создав на территории советской «сферы интересов» выдвинутый передовой рубеж обороны в 200-300 км западнее границы СССР. Такое практическое решение, считало советское руководство, обеспечит безопасность СССР надежнее, чем неопределенная перспектива зыбкого альянса с западными державами. К тому же ни на минуту не забывалось и о том, что перед угрозой германского нападения стояла Польша, граничившая с СССР, а не с Англией или Францией. В случае ее полного разгрома Германией – а в Европе все были уверены, что Польша не продержится больше одного-двух месяцев – вермахт выходил бы на дальние подступы к Минску и Киеву.

 

Одновременно, что немаловажно, СССР рассчитывал (не без учета позиции Германии и ее влияния на Токио) разблокировать военный конфликт на реке Халхин-гол и принять меры к ослаблению непосредственной конфронтации с Японией [17, с. 553].

 

Озабоченность Москвы японской угрозой просматривается сквозь ряд документов, предшествовавших подписанию договора о ненападении. В частности, в ответ на озабоченность временного поверенного в делах СССР в Берлине Г.А. Астахова по этому поводу влиятельный сотрудник германского МИД К.-Ю. Шнурре заявил еще 26 июля о том, что германо-японские отношения «строятся на основе прочной дружбы, которая, однако, не нацелена против России»,  а 2 августа, реагируя на новый зондаж Астахова по поводу Японии, уже министр иностранных дел Германии И. Риббентроп, подтвердив, что «германо-японские отношения хорошие и дружественные», заверил его, что считает, что русско-японские отношения будут сохранять долгосрочный modus vivendi, то есть поддерживаться, исходя из практики, без специального договора [14, с. 22, 28]. 

 

15 августа посол Германии в Москве Ф. Шуленбург сообщил в германское МИД о том, что в беседе  с  ним  в  этот  день  председатель  правительства, министр иностранных дел СССР В.М. Молотов, затронув вопрос о пакте о ненападении, спросил также, «готово ли германское правительство повлиять на Японию с целью улучшения советско-японских отношений и урегулирования пограничных конфликтов» [16, с. 73; 14, с. 33]. 16 августа в своем секретном меморандуме Шуленбург сообщает, что в вечерней беседе с ним В.М. Молотов вновь заявил, что «советское правительство хотело бы знать, видит ли Германия какую-нибудь реальную возможность повлиять на Японию с целью улучшения ее отношений с Советским Союзом», на что посол ответил, что, судя по словам, сказанным имперским министром иностранных дел Астахову, Риббентропа «может заинтересовать и этот вопрос, тем более, что его влияние на японское правительство определенно не маленькое»  [14, с. 36].  

 

Уже в ходе визита в СССР для подписания пакта о ненападении И. Риббентроп заявил в ночь с 23 на 24 августа в беседе с И.В. Сталиным и В.М. Молотовым, что Германия в состоянии, «имея хорошие отношения с Японией, внести действительный вклад в дело улаживания разногласий между Советским Союзом и Японией» и что, если Сталин и советское правительство желают этого, то он готов действовать в этом направлении и соответствующим образом использует свое влияние на японское правительство. Более того, Риббентроп заявил, что он уже вел «на протяжении месяцев» беседы с японским послом в Берлине «для улучшения советско-японских отношений» [14, с. 65-66]. 

 

Таким образом, при всем при том, что главным содержанием переговоров были условия договора о ненападении между СССР и Германией, немалое место в них занимал и вопрос о будущем советско-японских отношений и о позитивном влиянии на них со стороны Германии.

 

Зная на примерах мюнхенского кризиса, испанской гражданской войны и войны в Китае те пределы, на которые западные державы были готовы пойти в ограничении агрессий Германии и Японии, считает известный американский военный исследователь профессор Д. Глэнц, «Советский Союз скорее в целях защиты, чем исходя из (других. – Прим. авт.) устремлений, круто повернул свою политику и подписал циничный молотовско-риббентроповский пакт, призванный обеспечить взаимное ненападение между Советским Союзом и Германией...». При всей непопулярности (Д. Глэнц употребил более сильное выражение) этого пакта, особенно сопутствующих ему документов, в условиях угрозы оказаться перед войной на два фронта и продолжавшейся действительно «циничной» мюнхенской политики в Европе и Азии ведущих западных демократий подписание его было, безусловно, вынужденным шагом, следствием сложного переплетения выше названных факторов, а также отражением той атмосферы конфронтации, лицемерия, недоверия и пренебрежения нормами морали и нравственности, которая царила в предвоенном мире. Это было проявлением стремления советского руководства хотя бы на год - полтора избежать большой войны, обезопасить свои границы и на западе, и на востоке, о чем свидетельствует и финал халхинголских событий. «В то время, когда советские войска, очевидно, были в состоянии развить успех (достигнутый в результате их августовского наступления на восточном побережье реки Халхин-гол. – Прим. авт.), – отмечает Д. Глэнц, – они пошли на прекращение кровопролития» [18, р. 19].

 

Таким образом, содействие Германии «улучшению советско-японских отношений и прекращению пограничных конфликтов» было одним из важных условий, которые ставил Советский  Союз  на  переговорах по пакту о ненападении. Очевидно, что именно подписание 23 августа 1939 г. пакта, произошедшее на фоне мощного контрнаступления советско-монгольских войск на Халхин-голе, стало событием, потрясшим токийское руководство и приведшее к отставке кабинета Хиранумы и командования Квантунской группировки войск. Военное поражение Японии сопровождалось поражением политическим.

 

Неожиданный политический маневр Германии был воспринят в Токио как вероломство и нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта, по которому подписавшие его стороны обязались «без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения». «В течение месяцев в японских политических кругах, – отмечает в октябре 1939 г., практически сразу после халхинголских событий американский аналитик Дж. Баллентайн, – велись споры по вопросу о желательности переведения Антикоминтерновского пакта с Германией и Италией в военный альянс. Заключение Германией в августе (1939 г. – Прим. авт.) пакта о ненападении с Советским Союзом, однако, привело в состояние бессмысленности берлинско-римско-токийский антикоминтерн, а также пошатнуло опору японских группировок, выступающих против Коминтерна. Действия Германии, которые, вероятно, были предприняты без согласования с Японией, явились резким, внезапным ударом для Японии, вызывая правительственный кризис, и породили мощный всплеск антигерманских настроений» [19, р. 22]. «Возможно, – пишет далее Баллентайн, – что японско-советское перемирие (от 16 сентября 1939 г. в халхинголском конфликте. – Прим. авт.) представляет собой принятие Японией условий России в результате давящей на Японию потребности найти выход из сложившейся затруднительной ситуации с Россией, обусловленной подписанием российско-германского пакта и последующей изоляцией Японии» [19, р. 25].

 

Едва начавшись, Вторая мировая война уже диктовала свои условия.

 

«Ситуация резко изменилась, – мы вновь обращаемся к Дж. Баллентайну, – когда после начала войны в Европе и подписания советско-германского пакта о ненападении было заключено соглашение о прекращении ведения боевых действий, предусматривающее прекращение огня (в районе реки Халхин-гол. – Прим. авт.) и создание совместной комиссии по восстановлению границы. Этому повороту событий предшествовали циркулировавшие в самых широких кругах слухи о том, что СССР и Япония находились на грани подписания пакта о ненападении, и даже после подписания соглашения высказывались предположения, что соглашение предшествует чему-то более далеко идущему в направлении пакта о ненападении» [19, р. 24].

 

Есть все основания считать, что возникшая в оси Токио - Берлин трещина впоследствии способствовала тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза, отплатив Гитлеру подписанием с Москвой пакта о нейтралитете в апреле 1941 г. и повернув агрессию на юг. А это (наряду с сохранением Советским Союзом на протяжении всей Великой Отечественной войны в Сибири и на Дальнем Востоке не менее 30% боевого состава советских Вооруженных сил и срывом гитлеровских планов блицкрига) способствовало тому, что СССР удалось избежать войны на два фронта и внести решающий вклад в разгром европейского агрессора, а затем и в ускорение капитуляции восточного агрессора и принести мир Миру.

 

 

Список литературы 

 

1. War in Asia and the Pacific. 1937 - 1949: А Fifteen Volume Collection / Ed.by Detwiler D. and Burdick Ch. Vol. 2. Political Background of the War. Appendix No. 11. Fundamental Policy to Deal with the China Incident (Decided at the Council in the Imperial Presence on January 1938). N.Y., 1966. 
2. The Far East Situation. Lecture Delivered 17 Oktober 1939 by Mr. Joseph W. Ballantine at the Naval War College. Newport, R. 1. 3881 - 3281/10 - 18 - 39.  
3. War in Asia and the Pacific. Vol. 2. Appendix No. 2. Hayashi Cabinet's China Policy and Guidance Principles for North China. 
4. Центр хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК). Ф. 451/п. Оп. 5. Д. 72. 
5. Соох А. Nomonhan: Japan Against Russia, 1939. N.Y.; L., 1985. Vol. 1. 
6. Дайтоа сэнсо кокан сэн си (Официальная история войны в великой Восточной Азии). В 110 т. Т. 8. Токио, 1967. 
7. Проблемы Дальнего Востока. 1989. № 3. 
8. Цит. по: СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны: Документы и материалы. М., 1971. 
9. Причины Второй мировой войны: Документы и   комментарии: М., 1988. 
10. 1939 год: уроки истории. М., 1990. 
11. Вторая мировая война: Краткая история. М., 1984. 
12. Iriye A. The Origins of the Second World War in Asia and the Pacific. L.; N.Y., 1989. 
13. Дипломатический словарь. Т. 1. М., 1984.
14. TSRS-Vokietija (СССР-Германия), 1939. Сб. документов (на русском языке). Вильнюс: Мокслас, 1989. 
15. Городецкий Г.  Миф "Ледокола": Накануне войны: Пер. с англ. М., 1995.
16. См.: Мировые войны ХХ века. В 4-х кн. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. М.: Наука, 2005.
17. Ширер У. Взлет и падение третьего рейха: Пер. с англ. М., 1991. Т. 1. 
18. Glantz D. Soviet Military Strategy vis a vis Japan (1921 - 1945) (An American Perspective). 
19. The Far Eastern Situation. Lecture Delivered 17 Oktober 1939 by Mr. Joseph W. Ballantine at the Nаval College.

 

Зимонин Вячеслав Петрович,

доктор исторических наук, профессор,

заслуженный деятель науки Российской Федерации, академик АВН РФ,

академический советник РАРАН,

руководитель секции «Военная история» 10-го отделения РАРАН,

г. Москва, Российская Федерация,

vp-zimonin@mail.ru

12 августа 2019 г.

 

The end of summer and the beginning of autumn 1945 were marked by the defeat and surrender of the last of the main aggressors in World War II – militaristic Japan. Special pride for Russians is the fact that the victorious point in this war, as well as in the war with Nazi Germany, was put by the Armed forces of the USSR. However, it is often forgotten that the first foci of the World War, the main content of which was the Great Patriotic war of the Soviet people, were ignited by the Japanese military, which significantly affected the development of Soviet (and some other countries) military policy on the eve of this war. One of the most important events that had a powerful and long-term impact on the vectors of development of world processes in the late 1930s – the first half of the 1940s, was the armed conflict near the Mongolian Khalha river. The events of Khalkhin-Gol are multidimensional both in terms of time frame and impact on the international situation. Too much depended for a number of countries, first of all for the USSR and Japan and, of course, for China and Mongolia on the course and outcome of this seemingly ordinary on the scale of the world history of the local conflict away from the main centers of world development of the eve and the beginning of the Second World War.

 

Vyacheslav P. Zimonin,

Doctor of Historical Sciences, Professor,

Honored Scientist of the Russian Federation, Academician Russian Academy of Military Sciences, Academic Advisor to RARAN, Head of the Military History Section, 10th Branch of RARAN,

Moscow, Russian Federation,

vp-zimonin@mail.ru

August 12, 2019