В статье рассматривается особенности военно-политической обстановки в Европе накануне и после заключения Мюнхенского договора; обосновывается несостоятельность утверждений западной историографии, возлагающих равную ответственность за развязывание Второй мировой войны на Германию и Советский Союз после заключения между ними Договора о ненападении (23 августа 1939 г.).

 

Расхожим тезисом западной историографии Второй мировой войны стал постулат о том, что одним из главных событий, запустивших войну, стал Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом (Пакт о ненападении), подписанный 23 августа 1939 г. в Москве. Логическим следствием подобного подхода является возложение равной ответственности за развязывание Второй мировой войны на нацистскую Германию и Советский Союз. Хрестоматийной в этом отношении стала Вильнюсская резолюция Парламентской ассамблеи ОБСЕ (3 июля 2009 г.), объявившая 23 августа днем памяти всем жертвам сталинизма и нацизма [9]. 

 

Не утруждая себя доказательствами на основе логической связи трудно опровержимых фактов, документы подобного рода, по своей сути являющиеся инструментом политической борьбы, ведут не только к искажению картины прошлого, но и лишают историю своего главного предназначения – извлечению из неё уроков. Впрочем, среди политиков бытует мнение о том, что каждая историческая ситуация, по-своему, уникальна и, соответственно, уроки истории мало применимы для текущего момента. Это заблуждение опровергается из раза в раз повторяющимися ошибками, которые допускают политики, особенно в кризисных ситуациях, имеющих, во многом, внеситуативную природу и логику развития.

 

В нашем случае целью политической комбинаторики является стремление оставить в тени деструктивное влияние на систему европейской безопасности предыдущих соглашений ряда европейских государств с нацистской Германией – прежде всего, Мюнхенского соглашения, подписанного 29 сентября 1938 г. премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом, премьер-министром Франции Э. Даладье, рейхсканцлером Германии А. Гитлером и премьер-министром Италии Б. Муссолини. Между тем, именно это событие стало, как сейчас модно выражаться, «триггером», резко ускорившим вызревание войны.

 

Соглашение, казалось, носило частный характер – речь шла о передаче Чехословакией (с согласия Лондона и Парижа) нацистской Германии Судетской области, населенной преимущественно этническими немцами (1). Это был уже не первый акт перекройки европейских границ по итогам Первой мировой войны. 12–13 марта 1938 г., как известно, произошло включение (аншлюс) Австрии в состав Германии. Присоединив Австрию, Гитлер, помимо других дивидендов, получил плацдарм для захвата Чехословакии и дальнейшей экспансии в Юго-Восточной Европе и на Балканах. Тем не менее, противодействие со стороны международного сообщества на эту акцию Берлина было вялым. Франция пребывала в состоянии очередного правительственного кризиса. Формальный гарант австрийской независимости Италия в этот момент сама выступала в качестве агрессора в Эфиопии. Что касается Лондона, то он, в этой ситуации, предпочел остаться в стороне, не собираясь решать за Францию проблемы её национальной безопасности. Поддавшись на дипломатическое обхаживание Берлина, проигнорировала происходящее и Прага, еще не предполагая, что вскоре настанет и её черед. Предложение Советского Союза провести международную конференцию для обсуждения мер по предотвращению дальнейшей германской экспансии стал гласом вопиющего в пустыне. Между тем, опасность ситуации заключалась в том, что действия Берлина подрывали Версальскую договорную систему, и без того неустойчивую архитектуру европейской безопасности. 

 

Переломным событием, резко ускорившим нарастание военной опасности в Европе, стало Мюнхенское соглашение. В той рискованной политической игре, которую вели в тот момент Англия и Франция, стремясь обеспечить собственную безопасность за счет других, в итоге они сами оказались потерпевшей стороной. Между тем, поначалу Мюнхенское соглашение в Париже и Лондоне воспринималось как крупная дипломатическая победа.

 

Готовность Лондона идти на уступки была вызвана рядом причин. Во-первых, убеждением премьер-министра Н. Чемберлена, что дальнейшее усиление противостояния с Германией сопряжено с огромным риском для будущего британской колониальной империи [1]. Во-вторых, стремлением решить эту проблему за счет переориентирования экспансионистского импульса нацистской Германии против Советского Союза, вовлечь их в военное противоборство, что позволило бы «убить одним выстрелом двух вальдшнепов», обескровить сразу обоих опасных конкурентов. 

 

Поначалу расчет, казалось, оправдывал себя, события развивались в этом направлении. Уже, на следующий день, 30 сентября между Великобританией и Германией была заключена декларация о взаимном ненападении. В декларации заявлялось о том, что подписанное ими накануне Мюнхенское соглашение, а также англо-германское морское соглашение (1935 г.) «символизируют волю обоих народов никогда более не воевать друг с другом», что обе стороны будут «обсуждать и консультироваться по вопросам, имеющим жизненное значение для Великобритании и Германии, улаживать все разногласия и таким образом способствовать сохранению европейского мира…» [15] .

 

С этого момента в английской прессе стали циркулировать упорные слухи о том, что взоры Гитлера обратились к Украине. В пользу этого сценария, казалось, говорил тот факт, что нацисты в октябре 1938 г. вступили в переговоры с Польшей, предметом которых стало требование о присоединении к Германии Данцига, где проживало преимущественно немецкое население, а также о предоставлении экстерриториальной зоны для строительства автострады и железной дороги в Кёнигсберг (ныне Калининград) через территорию так называемого Польского коридора (Данцигский коридор (2)) – польской территории, отделявшей германский эксклав Восточная Пруссия от основной территории Германии [4]. В обмен Варшаве были даны обещания учесть интересы Польши в планируемом Берлином разделе Словакии [10]. В случае достижения договоренности с Варшавой, немецкие войска могли в короткие сроки оказаться на границах с Советским Союзом.

 

До сего дня продолжаются споры относительно того, почему Германии и Польше, объединенных общими  антисоветскими  настроениями,  так  и  не  удалось   достичь   договоренности.   Еще 26 января 1934 г. между Германией и Польшей была подписана «Декларация о неприменении силы между Германией и Польшей» (договор о ненападении между Германией и Польшей; Пакт Пилсудского - Гитлера), за которым последовало интенсивные военные контакты между польской армией и вермахтом. Сближающих мотивов, однако, оказалось недостаточно в контексте нарастающего раздражения у Берлина политикой балансирования Варшавы между основными центрами силами в Европе и не торопившейся «присягать на верность» нацистской Германии. При этом Варшава стремилась руководствоваться, прежде всего, своими собственными, при этом амбициозными интересами. Политика «равноудаленности», которую проводила Польша в отношении СССР и Германии не помешала Варшаве присоединиться к Берлину в предстоящем разделе Чехословакии. 

 

Так, в тексте Декларации, оговаривалось, что ни одна из сторон не обязана аннулировать обязательства, данные ранее третьим странам. Воспользовавшись этим, Польша продлила советско-польский договор о ненападении 1932 года. 5 мая 1934 г. договор был продлен вплоть до 31 декабря 1945 г. (аннулирован Советским Союзом 17 сентября 1939 г. как утратившим силу). Интерес Варшавы заключался в том, что, согласно договора, стороны признавали суверенитет, взаимные границы и территориальную целостность друг друга. Тем самым Польша закрепила за собой солидные территориальные приобретения, полученные ею по Рижскому договору 1921 года (3). 

 

До поры до времени, отношения с Польшей устраивали Берлин, поскольку развязали Гитлеру руки в присоединении Саарской области (4), а также реализации программы перевооружения. За этим последовала ликвидация Рейнской демилитаризованной зоны, когда 7 марта 1936 г. послам Франции, Великобритании, Италии и Бельгии в Берлине был вручен меморандум германского правительства с уведомлением о расторжении Германией Локарнского договора 1925 года. В тот же день германские войска вступили на территорию демилитаризованной зоны. Совет Лиги Наций ограничился осуждением Германию за нарушение ею международных обязательств, иной реакции со стороны великих держав не последовало. Вместе с тем при наличии политической воли, авантюра Берлина могла быть пресечена в зародыше, что могло существенно изменить ход дальнейших событий. Гитлер позже констатировал: «48 часов после марша в Рейнскую область были самыми изматывающими в моей жизни. Если бы французы вошли в Рейнскую область, нам пришлось бы ретироваться с поджатыми хвостами. Военные ресурсы, находившиеся в нашем распоряжении, были неадекватны даже для оказания умеренного сопротивления» [16].

 

И в данном случае причины рокового бездействия Парижа, вплоть до сегодняшнего дня, не получили однозначной оценки. Одна из версий адресуется к «психологической неготовности» французов к большой войне, несмотря на то, что Франция могла мобилизовать свои дивизии в течение нескольких дней. Причиной бездействия Парижа якобы являлась сложная финансово-экономическая ситуация в тогдашней Франции, не благоприятная для проведения затратной военной операции и др. 

 

Очевидно, что причины, характерные для большинства кризисных ситуаций, имеют многоуровневой характер. Помимо финансовых соображений, Париж посчитал, что ему не с руки вступать в одиночку в противостоянии с Германией. Вместо этого, Рейнскую провокацию Гитлера в Париже решили использовать для получения от Англии обязательств поддержать Францию, в случае вооруженного конфликта не только дипломатическими демаршами, но и направлением на континент экспедиционных сил. 

 

Пока же Париж понес серьезный ущерб в военно-стратегическом отношении. Ремилитаризация Германией Рейнской области привела к тому, что Франция потеряла важное преимущество, полученное в результате Версальского мира, лишившись возможности занять Рейнскую область, на законных основаниях, создав тем самым реальную угрозу жизненно важному для Германии Рурскому промышленному району. 

 

Особое опасение у Гитлера вызывала безопасность Рурской области, главной промышленной базы Германии. Он заявлял по этому поводу: «Предпосылкой любого успешного ведения войны является обеспечение бесперебойной работы Рурской области. Всякое серьезное нарушение производства в этой области не может быть восполнено производством в других районах. И это рано или поздно может привести к подрыву немецкой военной экономики и тем самым военной мощи... Поскольку эта слабость известна Англии и Франции так же хорошо, как и нам, англо-французское руководство, если оно захочет уничтожить Германию, попытается любой ценой добиться этой цели» [19]. Единственно надежным способом для устранения подобной угрозы являлось завоевание Франции.

 

Отныне безопасность самой Франции, выступавшей в качестве гаранта ряда восточноевропейских государств, включая Польшу, зависела от решимости Англии вмешаться в события. Лондон же, в силу своей традиционной внешней политики, до последнего стремился избежать прямой вовлеченности в европейский конфликт. 

 

Ситуация усугублялась тем, что в 1933 г. Англия, Франция, Италия, Германия подписали так называемый Пакт четырех (5), который породил у восточноевропейских государств вполне обоснованные опасения в искренности намерений Лондона и Парижа поддержать их в трудную минуту. Как следствие, Польша, подвергнув критике Пакт четырех, предпочла играть на противоречиях между ведущими европейскими державами. Прохладно отнеслись к Пакту четырех также в Праге, Бухаресте и Белграде. 

 

Париж был настолько обеспокоен сложившейся ситуации, что опасаясь распада с таким трудом созданной системы альянсов с Польшей и Малой Антантой, был вынужден отозвать свою поддержку пересмотра постверсальских границ в пользу Германии и Венгрии. Одновременно это подтолкнуло Париж, также как и ряд центрально-европейских стран, к определенному сближению с СССР. Как следствие, в 1935 г. был подписаны франко-советский договор о военной помощи (6) и советско-чехословацкий договор о взаимной помощи (7). 

 

Ввиду активизации советско-французских отношений, Берлин утратил интерес к «Пакту четырёх». Что касается Польши, то причиной окончательного разрыва между Берлином и Варшавой стал отказ последней присоединиться к Антикоминтерновскому пакту, что автоматически превращало её в государство-сателлит Третьего рейха. Не добившись своего, Гитлер окончательно сделал выбор в пользу конфронтации с Польшей, намереваясь использовать её территорию и ресурсы для подготовки к нападению на СССР [11] . 

 

Этому замыслу способствовало то, что Лондон и Париж упорно цеплялись за Мюнхенскую сделку как за возможность урегулирования отношения с Германией на долгосрочной основе. В частности, французский премьер-министр Э. Даладье, по-прежнему озабоченный ростом популярности левого движения был убежден, что от войны с Германией «выиграют лишь одни большевики, так как в каждой стране Европы произойдет социальная революция...» [1].

 

6 декабря 1938 г. министры иностранных дел Франции и Германии Ж. Бонне и И. фон Риббентроп подписали в Париже франко-германскую декларацию, одним из пунктов которой было признание Францией и Германией границы между ними в качестве окончательной. Это соглашение, как и декларация Чемберлена – Гитлера (от 30 сентября 1938 г.), стало своего рода актом о ненападении между двумя странами. То, что для Гитлера это лишь один из этапов многоходовой политической игры, в Париже не хотели брать в расчет.

 

Основной сферой, где Лондон и Париж намеревались укрепить отношения с Германией должны были стать экономические отношения, основанные на взаимовыгодных интересах. В обмен на поставки, в основном сельскохозяйственной продукции, Франция предполагала получать германское промышленное оборудование. В свою очередь, Англия была готова пойти на снижение пошлин на германские товары в метрополии и колониях в обмен на отказ рейха от ущемлявших британские интересы методов недобросовестной конкуренции с целью торговой экспансии [1].

 

В середине декабря 1938 г. президент Рейхсбанка Я. Шахт посетил английскую столицу, где вел переговоры на высшем уровне о перспективах расширения торговли между обеими странами и возможном разделе рынков [1]. За этим последовали другие попытки двух стран активизировать экономическое сотрудничество. Параллельно Лондон и Париж использовали методы непрямой дипломатии, пытаясь использовать Б. Муссолини для возможного посредничества в отношениях с Гитлером и зондажа подлинных намерений Берлина относительно Англии и Франции. Это не могло осуществиться без фактического признания захвата Италией Эфиопии в 1936 г. [1]  Возможно, события в Европе стали бы развиваться по иному сценарию, если бы в Лондоне и Париже имели информацию о проведенном Гитлером с высшим военным руководством знаковом совещании, состоявшимся в имперской канцелярии 5 ноября 1937 года [14] .

 

Необходимость перехода к политике завоеваний, заявил тогда Гитлер, обусловлена тем, что режим экономической автаркии невозможен для Германии, поскольку не позволяет обеспечить её достаточным количеством сырья и продовольствия. Для расширения экономического потенциала Германии Гитлер первоначально планировал провести в Европе ряд «малых» войн. В повестку дня был поставлен вопрос о соответствующем военно-стратегическом планировании. Австрия и Чехословакия были названы лишь в качестве первых объектов экспансии. 

 

По итогам совещания 1937 г. трое его участников (В. Бломберг, В. Фрич и К. Нейрат), считая, что Германия не готова к завоевательной политике на континенте, сочли предложенную Гитлером стратегическую концепцию чрезмерно рискованной. По их мнению, любая германская агрессия в Восточной Европе неизбежно приведёт к войне с Францией из-за вовлеченности последней в систему оборонительных союзов, в случае же франко-германской войны неизбежно последует вмешательство Англии, что приведет к резкому изменению соотношения сил на континенте не в пользу Германии [8]. Но их мнение не оказало влияния на военные планы Гитлера. 

 

У Гитлера не было иллюзий относительно Парижа и Лондона, которые, ни при каких обстоятельствах, не смирились бы с гегемонией Германии в Европе [3]. Но если относительно Франции, это означало в перспективе бескомпромиссную борьбу, то с Лондоном это предполагало проведение сложной, многоступенчатой политики, где демонстрация силы сочеталась бы с попытками достижения договоренности.

 

Как следствие, замыслам Лондона и Парижа по канализации германской агрессии исключительно на Восток, не суждено было сбыться. В конечном счете, Мюнхенские соглашения сыграли на руку только Берлину. В распоряжении Германии оказалась значительная часть промышленных предприятий и природно-минеральных ресурсов Чехословакии. Существенным приобретением стала и линия укреплений, до этого считавшаяся одним из трудно преодолимых препятствий против возможного германского вторжения в Центральную Европу.  

 

Но, может быть, самым главным последствием Мюнхенской сделки стала убежденность нацистского руководства в возможности навязывания своей воли своим оппонентам путем политико-психологического давления, блефа и шантажа. Почувствовав сговорчивость Лондона и Парижа, Берлин намеревался подтолкнуть Париж к дезавуированию советско-французского договора. Взамен Берлин соблазнял французских политиков перспективой сотрудничества с германо-итальянской «осью». 

 

Возрастание реальной угрозы своей национальной безопасности со стороны нацистской Германии западные державы ощутили лишь в первой половине 1939 года. В британскую разведку стали поступать сведения о подготовке Германии к удару на Западе (в том числе воздушному нападению на Британские острова и вторжению в Голландию). Подобный сценарий означал крах политики умиротворения. В частности, большинство британских министров пришли к выводу, что дальнейшая политика уступок неизбежно затронет позиции метрополии не только в глазах доминионов, но и всего мира. Париж, также как и Лондон, был озабочен тем, чтобы сохранить свою колониальную империю от германских посягательств [1].

 

Возрастание общей военной угрозы ускорило контакты по военной линии Англии с Францией и Бельгией. Однако даже в изменившейся ситуации Париж, по инерции, продолжал придерживаться точки зрения, что приоритетные интересы Германии, по-прежнему, устремлены на Восток. Однако вскоре и правительство Э. Даладье, под давлением фактов, было вынуждено признать нарастание германской угрозы в Западной Европе. Последние сомнения были развеяны, когда в начале марта 1939 г. Гитлер принял окончательное решение ликвидировать оставшуюся часть Чехословакии, присоединить Чехию к рейху, а в Словакию поставить под исключительный контроль Германии. 

 

Затем последовало усиление давления на Варшаву. 21 марта 1939 г. Польше были предъявлены новые, на этот раз фактически ультимативные, требования о передаче рейху Данцига и экстерриториальной зоны. Варшава германские притязания отклонила, одновременно уклонившись от участия в совместной декларации СССР, Франции, Англии и Польши на случай угрозы независимости любого европейского государства, проект которой был предложен Лондоном и поддержан в Москве. Несмотря на декларативность, этот документ мог сыграть роль сдерживающего фактора для нацистской Германии [1].

 

Отказ Варшавы от советской военной помощи исходил из ложного посыла о том, что Лондон и Париж, ни при каких обстоятельствах, не допустят захвата Германией всей Польши, поскольку это привело бы не только к потере важного союзника, падению внешнеполитического престижа Англии и Франции, но и к недопустимому усилению Германии на европейском континенте. Эта оценка, казалось, подтверждалась предоставлением Лондоном и Парижем гарантий военной безопасности Польше на случай прямой агрессии Германии.

 

В этих условиях переговоры о предоставлении Германии возможности строительства экстерриториальной шоссейной дороги в Кёнигсберг (ныне Калининград) через территорию так называемого Польского коридора закончились ничем. 28 апреля 1939 г. Гитлер в одностороннем порядке разорвал договор о ненападении с Польшей. Но еще до этого, 11 апреля Гитлер подписал «Директиву о единой подготовке вермахта к войне в 1939–1940 гг.», специальный раздел которой предусматривал подготовку войны против Польши под названием операции «Вайс». Захват этой страны рассматривался не только как необходимая предпосылка для решающей схватки с Англией и Францией, но главное – как создание плацдарма для будущего похода на Восток.

 

Гитлер, и на этот раз, намеревался переиграть Лондон и Париж, уверенный, что они в реальной политике не станут рисковать собственными интересами ради Польши. В ходе переговоров с венгерскими руководителями И. Чаки и П. Телеки министр иностранных дел И. Риббентроп, транслируя позицию Гитлера, 1 мая 1939 г. выразил уверенность, что «в случае военного столкновения англичане преспокойно бросят Польшу на произвол судьбы» [3].

 

Однако, на этот раз Берлин допустил серьезный стратегический просчет. Оказавшись у последней черты, английские и французские политики не могли уклониться от своих обязательств, а также действий, направленных на попытку восстановления отношений с Москвой в той взрывоопасной обстановке, которая сложилась на континенте. Последним средством избежать или, как минимум, оттянуть военную конфронтацию с Германией оставались переговоры с Москвой. К этому Лондон и Париж подталкивало, помимо прочего, опасение достижения договоренности между СССР и Германией [13]. Нарастающее давление с требованием инициировать переговоры с Советским Союзом оказывали также оппозиционные круги в Англии и во Франции [4].

 

Вынужденные вступить в переговоры с Москвой, правящие круги Англии и Франции, тем не менее, не собирались отказываться от продолжения попыток найти, пусть хрупкие, основания для улучшения отношений с Германией. В частности, в мае 1939 г. Н. Чемберлен известил кабинет о готовности Англии обсудить нерешенные проблемы с Берлином на основе более широкого и полного взаимопонимания между Англией и Германией. Ценой этому должна была стать очередная уступка – включение Данцига в состав рейха, в случае, если он сохранит за собой статус демилитаризованного города. Лихорадочные попытки найти компромисс с Германией велись и в ходе переговоров с Москвой.

 

В свою очередь, Гитлер в своей дипломатической игре намеревался шантажировать как СССР, так и западные страны. В качестве одного из средств давления использовались санкционированные утечки информации. Стремясь сделать англичан более сговорчивыми в польском вопросе, Берлин стал пугать Лондон возможностью заключения экономического соглашения  с  СССР.  Однако  это  вызвало  не  ту реакцию, на которую рассчитывал Берлин. 19 июля 1939 г. встревоженный Чемберлен заявил на заседании кабинета, что, хотя и не может представить себе союза между Берлином и Москвой, однако готов предпринять шаги, призванные воспрепятствовать такому сценарию [1]. Ответным ходом Лондона и Парижа стало согласие начать демонстративные переговоры с СССР о заключении политического соглашения и военного пакта. Однако, как показали дальнейшие события, это был, скорее, тактический шаг, а не намерение заложить прочную основу для создания трехсторонней коалиции с целью сдерживания германской агрессии. Свидетельством этому стала реакция на соответствующие предложения Москвы. В частности, 17 апреля 1939 г. советское правительство внесло конкретные предложения, направленные на заключение трехстороннего договора о взаимопомощи. Если бы Лондон, в тот момент, без проволочек заявил о готовности принять советское предложение, события в Европе могли бы пойти по-иному. Как бы там ни было, инициатива советского руководства положила начало в скором будущем Московским переговорам.

 

Однако в тот момент в Лондоне уже шли закулисные переговоры доверенных лиц Н.Чемберлена и высокопоставленного немецкого чиновника, советника Геринга по экономическим вопросам Г. Вольтата, прибывшего якобы для участия в конференции по китобойному промыслу. Действительной целью его приезда было проведение встреч с министром внешней торговли Англии Р. Хадсоном и внешнеполитическим советником Чемберлена Г. Вильсоном. Сведения об этих переговорах сохранились в записях немецкого посла в Лондоне А. Дирксена [18]. 

 

Переговоры (вошедшие в историографию под названием Лондонских) велись на протяжении всего лета 1939 г., в том числе в период проведения Московских переговоров между СССР, Великобританией и Францией. Английские предложения охватывали широкий спектр политических и экономических вопросов возможного сотрудничества с Германией, включая невмешательство в дела друг друга, что являлось слегка завуалированным предложением о разделе сфер влияния с признанием германских интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе, а Великобритании – в её колониях [15]. 

 

Повестка переговоров предусматривала также пересмотр положений Версальского договора о колониях и подмандатных территориях на основе некоторых уступок Англии (участие Германии в эксплуатации «колониально-африканской зоны») и ряд других [15]. 

 

По мнению немецкого посла в Англии Э. Дирксена, Чемберлен стремился к достижению как можно более широкого соглашения с рейхом – созданию своего рода англо-германской Антанты [12]. Схожей позиции, ориентированной на восстановление франко-германских отношений, придерживался и Париж. 11 мая 1939 г. французское правительство предложило Германии заключить обширное франко-германское экономическое соглашение, предусматривающее расширение торговли между двумя странами, создание совместных компаний для деятельности во французских колониях. 29 июня были пролонгированы франко-германский торговый договор.

 

Однако у нацистского руководства были иные планы. Приступив к реализации амбициозной программы по расширению «жизненного пространства», Берлин рассматривал переговоры как возможность заставить Англии (а вслед за ней и Францию) отказаться от своих обязательств в отношении Польши [4]. Что касается идеи Вильсона «о широком англо-германском сотрудничестве», то они были восприняты в Берлине как попытка зондажа долгосрочных целей Германии [4]. Менять свою военно-политическую стратегию или приоткрывать свои карты Берлин не собирался.

 

Берлин был заинтересован в пролонгации переговоров для оказания давления на Москву, для которой, как свидетельствовали факты, договор с Англией и Францией, а не с Германией был более предпочтительным в тот момент. В частности, газета «Правда» 31 июля не случайно опубликовала статью, приуроченную к 25-й годовщине вступления России в Первую мировую войну в составе Антанты, тем самым как бы приглашая Англию и Францию к возобновлению сотрудничества, пусть в принципиально новых условиях.

 

Статья вышла в тот момент, когда  переговоры по заключению политического соглашения между СССР, Англией и Францией фактически зашли в тупик. Камнем преткновения стал вопрос о предоставлении гарантий трех держав Прибалтийским странам, а также относительно содержания понятия «косвенная агрессия». С точки зрения Советского Союза, к косвенной агрессии должны были быть отнесены также действия, «…на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон», – следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета [7]. Такой подход предполагал распространение гарантии на такого рода случаи косвенной агрессии, как это имело место в марте 1939 г. в ходе чехословацкого кризиса, на территорию которой германские войска были введены с согласия тогдашнего её президента Гаха [7]. 

 

Советское правительство рассматривало гарантии против косвенной агрессии как важное условие трехстороннего договора, обеспечивавшее ему необходимую надежность и эффективность. На основе взаимной договоренности Англии, Франции и СССР необходимо было исключить возможность использования прибалтийских стран под предлогом «добровольного согласия» их правительств в качестве плацдарма для нападения на СССР. Англия и Франция настаивали на таком определении косвенной агрессии, которое не гарантировало бы совместных действий трех держав. Непримиримость позиций привела к блокированию переговорного процесса, что исключало возможность заключения политического соглашения.

 

Тем не менее 25 июля, когда англо-французская сторона оказалась перед близкой перспективой втягивания в вооруженный конфликт с Германией, Лондон и Париж были вынуждены принять советское предложение о возобновлении переговоров, на этот раз с целью заключения военной конвенции [7]. Но вскоре и здесь повторилась прежняя тактика западных партнеров – проволочек на фоне закулисных переговоров с Германией. На этот раз, одной из причин подобной позиции было неверие Лондона и Парижа в прочность обороноспособности Советского Союза [7]. Соответственно, перед военными делегациями (миссиями), направленными в Москву, была поставлена задача получить как можно больше информацию о состоянии Красной армии. Германский посол в Лондоне Г. Дирксен, осведомленный о настроениях британских правительственных кругов, сообщал в Берлин, что «военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения» [5] .

 

В целом, установки Лондона в ходе переговоров по заключению военной конвенции, состоявшихся в Москве с 12 по 21 августа 1939 г., оставались неизменными – связать себя как можно меньшими обязательствами. Подлинное отношение Лондона и Парижа к переговорам лучше любых деклараций продемонстрировал состав направленных в Москву делегаций. Как известно, по решению Политбюро ЦК ВКП (б) советскую военную делегацию (военную миссию) было поручено возглавить наркому обороны Маршалу Советского Союза К.Е. Ворошилову, уполномоченному подписать военную конвенцию. Что касается военных миссий Англии и Франции, то они были представлены второстепенными лицами (английскую миссию возглавлял адъютант короля адмирал Р. Дракс, французскую – член военного совета генерал Ж. Думенк), не имевших полномочий на подписание военного соглашения, причем английская делегация не располагала письменными полномочиями на ведение переговоров [7]. Несмотря на это, советская военная делегация, в виде исключительности в военно-политической обстановке в Европе, согласилась на ведение переговоров [15].

 

На этот раз камнем преткновения военных переговоров стал вопрос о пропуске советских войск, в случае начала германской агрессии, через территорию Польши и Румынии. Позиция Москвы была понятной и обоснованной – не допустить появления немецких войск на границах Советского Союза. Перспективу успешного завершения переговоров окончательно «похоронила» позиция, занятая Варшавой.

 

19 августа в беседе с французским военным атташе начальник польского генерального штаба генерал бригады В. Стахевич сообщил об отрицательном отношении польского правительства к пропуску советских войск через польскую территорию в случае германской агрессии, о чем советская сторона не сразу была поставлена в известность [7]. 

 

Свою многоходовую политическую комбинацию, тем временем, разыгрывал Берлин, для которого накануне нападения на Польшу было жизненно важно обеспечить благоприятный внешнеполитический фон и не допустить вооруженного вмешательства на сторону Польши великих держав. Особое значение имела позиция Советского Союза. 

 

Первым шагом Берлина была попытка инициирования переговоров о возобновлении торгово-экономических отношений с Советским Союзом. Соответствующие предложения были сделаны временному поверенному в делах СССР в Германии Г.А. Астахову через германского дипломата К.Ю. Шнурре [1]. Москва медлила с ответом на предложения немецкой стороны. В этой ситуации Гитлер потребовал от Риббентропа заключения пакта о ненападении с Советским Союзом в течение двух недель. Специальным курьером в Москву были направлены инструкции германскому послу в СССР Ф. Шуленбургу. Последний мог предложить Советскому Союзу разработать соглашения относительно разделения сфер влияния в Польше с включением в советскую сферу Прибалтийских государств.

 

Тем временем, Германия продолжала закулисные переговоры с Англией. Это был способ поддержания недоверия СССР к своим потенциальным партнерам и предотвращения создания широкого антигерманского фронта. Одновременно целью этих переговоров была попытка изолировать Польшу, создать у Англии и Франции надежду на англо-германское и франко-германское сотрудничество после решения польского вопроса [2].

 

22 августа 1939 г. глава французской военной миссии Ж. Думенк заявил главе советской военной делегации, что он получил от своего правительства положительный ответ на основной вопрос и полномочия подписать военную конвенцию. Однако он признал, что о позициях английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно [13]. Становилось очевидным, что мировая война уже на пороге, а заключение военного союза с Англией и Францией, по-прежнему, призрачно. В Москве сложилось впечатление, что переговоры с Советским Союзом, равно как и гарантии Польше и другим странам – это для Англии только способ для давления на гитлеровцев с целью добиться с ними сделки [7].

 

Советский Союз оказался в сложном положении. В предгрозовой атмосфере тех дней советское правительство было вынуждено, в первую очередь, позаботиться о собственной безопасности, что предполагало оттягивание сроков втягивания страны в войну и создание более благоприятных условий для обороны в случае её начала. Москва ответила согласием на предложение Германии заключить договор о взаимном ненападении. 

 

Этот вынужденный шаг позволил СССР отвести от себя на время военную угрозу с запада, выиграть, как показали последующие события, почти два года для укрепления обороны страны и расколоть складывавшийся антисоветский фронт западных держав.

 

Берлин, казалось, мог вздохнуть свободно – громогласные заявления Лондона и Парижа о защите независимости Польши и других стран в Берлине, по-прежнему, воспринимали лишь как блеф. Но, на этот раз, у Англии и Франции не было иного выхода как выполнить свои обязательства по гарантиям. 

 

Наиболее дальновидные немецкие политики осознавали это. В частности, посол Дирксен, будучи уже в Берлине, 18 августа составил для Риббентропа записку о предполагаемой позиции Англии в отношении германо-польского конфликта. В ней он со всей определенностью писал: «В случае, если бы Германия по каким-либо причинам военного характера... была вынуждена прибегнуть к военным действиям против Польши, следует считаться с тем, что Англия пришла бы ей на помощь» [7]. Однако Гитлер, ослепленный предыдущими успехами, считал иначе. Война стала неизбежной.

 

Примечания

 

1. В чехословацком государстве, созданном из части Австро-Венгрии в результате подписания Версальского договора, чехи составляли около 46% населения, словаки – 13%, немцы – 28%, венгры – 8%, оставшиеся 5% составляли в основном украинцы, поляки и евреи. Этнические немцы компактно проживали Судетской области (2,8 млн), а также в Словакии и Закарпатской Украине (карпатские немцы, 700 тыс.). 
2. Территория Польского коридора, как известно, была передана Польше по Версальскому мирному договору. Здесь Варшавой была создана новая административно-территориальная единица – Поморское воеводство. Польский коридор, предоставляя Варшаве, пусть узкий, но выход к Балтийскому морю, имел принципиальное значение для экономики и безопасности Польши. Однако полного суверенного контроля над этой территорией она так и не получила: территорию Польшу с востока и запада сдавливала Германия, держа под постоянным контролем выход Польши к морю. Как и на предыдущих этапах своей экспансионистской политики, свои притязания на предоставление ей права сухопутного и морского транзита через Польский коридор Берлин обосновывал этнической проблемой – тем, что на территории коридора проживало несколько сот тысяч немцев, не принявших политику полонизации края.  
3. Согласно Рижскому мирному договору, к Польской Республике отошли обширные территории, находившиеся к востоку от «линии Керзона» с преобладанием непольского населения – Западная Украина (западная часть Волынской губернии), Западная Белоруссия (Гродненская губерния) и часть территорий других губерний Российской империи. Советская сторона согласилась возвратить Польской Республике военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Царства Польского начиная с 1 января 1772 г., а также обязалась уплатить Польше в течение года 30 млн золотых рублей за вклад Царства Польского в хозяйственную жизнь Российской империи и передать польской стороне имущества на сумму 18 млн золотых рублей, то есть выплатить де-факто репарации. Польская Республика освобождалась от ответственности за долги и иные обязательства бывшей Российской империи.
4. 13 января 1935 г. в Сааре, по инициативе прогерманских сил, был организован плебисцит, по итогам которого большинство, вместо сохранения прежнего управления области под контролем Лиги наций, высказалось за присоединение к Германии. Плебисцит стал возможен благодаря позитивной позиции Польши и негласной поддержки Лондона, считавшего, что сохранение в Сааре управления Лиги наций является для неё слишком обременительным обязательством. Французский генеральный штаб потребовал после плебисцита распространения режима демилитаризации на Саарскую область, но не получил поддержки собственного правительства.
5. «Пакт четырёх» – международный договор, подписанный представителями Италии, Великобритании, Германии и Франции 15 июля 1933 г. в Риме. Договор предполагал политическое сотрудничество между четырьмя державами в Лиге Наций с целью устранения угрозы войны в Европе. Предполагалось, что основные усилия «пакта четырёх» будут направлены на пересмотр некоторых положений Версальских мирных договоров 1919–1920 гг. (как, например, признание равноправия в вооружении за Австрией, Венгрией и Болгарией). Негласно предполагалось, что ревизии подвергнутся и некоторые версальские границы (в частности, между Германией и Польшей и между Венгрией и её соседями). 
6. Статья I Договора устанавливала, что в случае угрозы нападения европейского государства на одну из сторон договора Франция и СССР немедленно начнут консультации. Статья II обязывала стороны оказать немедленную помощь и поддержку другой стороне, если та станет объектом неспровоцированного нападения третьего «европейского государства».
7. Основные положения советско-чехословацкого договора идентичны положениям советско-французского договора 1935 года. Исключение составляла лишь 2-я статья протокола о подписании договора, где говорилось, что оба правительства признают, «…что обязательства взаимной помощи будут действовать между ними лишь поскольку при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь Стороне – жертве нападения будет оказана со стороны Франции».

Список литературы

 

1. 1939 год: Уроки истории / АН СССР. Ин-т всеобщей истории; В.К. Волков, Р.М. Илюхина, А.А. Кошкин и др. Отв. ред. О.А. Ржешевский. М.: Мысль, 1990. 508 с.
2. Безыменский Л.А. Августовское предложение Гитлера Лондону. - Международная жизнь. 1989. № 8. С. 40–45.
3. Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы. Т. 1. Подготовка и развертывание нацистской агрессии в Европе. 1933–1941. М., Наука, 1973. 766 с.
4. Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937–1939. Т. 2. Архив Дирксена. М., 1948. 415 с.
5. История второй мировой войны 1939–1945. В 12 томах. Т. 2. Накануне войны. М.: Воениздат, 1973. 474 с.
6. История внешней политики СССР. 1917–1980 гг. В двух томах. Т. 1 (1917–1945). М.: Наука, 1980. 496 с.
7. Кульков Е.Н., Ржешевский О.А., Челышев И.А. Правда и ложь о Второй мировой войне. М.: Воениздат, 1983. 296 с.
8. Лавренов С.Я. О преемственности германского военно-стратегического планирования в первой половине ХХ века. - Вестник Московского университета. Сер. 25. Международные отношения и мировая политика. Т. 6. № 4. 2014. окт.-дек. С. 81–96.
9. ОБСЕ обвинила СССР и Германию в развязывании Второй мировой. - https://www.rbc.ru/politics/03/07/2009/5703d4fd9a7947733180955d.
10. Парсаданова В.С. Трагедия Польши в 1939 г. - Новая и новейшая история. 1989. № 5. С. 11–27.
11. Свен Феликс Кллерхоф. Вторая мировая война: почему Гитлера напал на Польшу в сентябре 1939 г.? - https://inosmi.ru/world/20140902/222737985.html
12. Сиполс В.Я. Дипломатическая борьба накануне второй мировой войны. М., 1979. 320 с.
13. Сиполс В.Я. Внешняя политика Советского Союза. 1936-1939 гг. М., 1987. 335 с.
14. «Совершенно секретно! Только для командования!». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. Составитель В.И. Дашичев. М., Наука, 1967. 752 с.
15. СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны. М., 1971. 736 с.
16. Шмидт П. Переводчик Гитлера. Смоленск: Русич, 2001. 392 с.
17. The Fascist Challenge and the Policy of Appeasementby Wolfgang J. Mommsen (Editor), Lothar Kettenacker (Editor). London: George Allen&Unvin, 1983. 448 p.
18. Newton Scott. Profits of peace: the political economy of Anglo-German appeasement. Oxford University Press, 1996, 217 p.
19. Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal, vols. 1-XXXXII. Nurenberg, 1947–1949.Vol. XXXVII, Doc. 052-L, P. 472, 473.

 

Лавренов Сергей Яковлевич,

доктор политических наук,

советник Российской академии ракетных и артиллерийских наук,

г. Москва, Российская Федерация,

lavrs2009@yandex.ru;

 

Изонов Виктор Владимирович,

доктор исторических наук, профессор,

член-корреспондент Российской академии ракетных и артиллерийских наук,

г. Москва, Российская Федерация,

vv8288@yandex.ru

 

21 августа 2019 г.

  

 

The article discusses the features of the military-political situation in Europe on the eve and after the conclusion of the Munich Treaty; substantiates the insolvency of the claims of Western historiography, laying equal responsibility for the outbreak of World War II on Germany and the Soviet Union after the conclusion of the Nonaggression Treaty between them (August 23, 1939).

 

A common thesis of Western historiography of World War II was the postulate that one of the main events that launched the war was the Nonaggression Treaty between Germany and the Soviet Union (Nonaggression Pact), signed on August 23, 1939 in Moscow. The logical consequence of this approach is the imposition of equal responsibility for the outbreak of World War II on Nazi Germany and the Soviet Union. The Vilnius resolution of the OSCE Parliamentary Assembly (July 3, 2009), which declared August 23 as a memory day for all victims of Stalinism and Nazism, became a textbook in this regard [9].

 

Without bothering with evidence on the basis of the logical connection of hard-refutable facts, documents of this kind, which are inherently an instrument of political struggle, lead not only to distort the picture of the past, but also deprive the history of its main mission - to learn from it. However, there is an opinion among politicians that each historical situation, in its own way, is unique and, accordingly, the lessons of history are of little use for the current moment. This error is refuted from time to time by repeated mistakes made by politicians, especially in crisis situations, which, in many respects, have a non-situational nature and logic of development.

 

In our case, the goal of political combinatorics is to leave a destructive influence on the European security system of the previous agreements of a number of European states with Nazi Germany - first of all, the Munich Agreement, signed on September 29, 1938 by British Prime Minister N. Chamberlain, French Prime Minister E. Daladier, Chancellor of Germany A. Hitler and Italian Prime Minister B. Mussolini. Meanwhile, it was this event that became, as it is now fashionable to put it, a “trigger” that sharply accelerated the maturation of the war.

 

 

Lavrenov Sergey Yakovlevich,

Doctor of Political Sciences,

Advisor to the Russian Academy of Missile and Artillery Sciences,

Moscow, Russian Federation,

lavrs2009@yandex.ru;

 

Izonov Victor Vladimirovich,

Doctor of Historical Sciences, Professor,

Corresponding Member of the Russian Academy of Missile and Artillery Sciences,

Moscow, Russian Federation,

vv8288@yandex.ru

 

August 21, 2019