Наука. Общество. Оборона. 2024. Т. 12. № 4. С. 32–32. 

Nauka. Obŝestvo. Oborona. 2024. Vol. 12, no. 4. P. 32–32.

УДК: 94(47):343.367.2 “1941/1945”

DOI: 10.24412/2311-1763-2024-4-32-32

Поступила в редакцию: 29.09.2024 г.

Опубликована: 11.11.2024 г.

Submitted: September 29, 2024

Published online: November 11, 2024 

Для цитирования: Романько О.В. Коллаборационистские формирования из числа советских граждан в силовых структурах нацистской Германии: военно-политический контекст, типология и численность // Наука. Общество. Оборона. 2024. Т. 12, №4(41). С. 32-32. 

https://doi.org/10.24412/2311-1763-2024-4-32-32.

For citation: Romanko O.V. Collaborationist formations from Soviet citizens in the power structures of Nazi Germany: military-political context, typology and strength. – Nauka. Obŝestvo. Oborona = Science. Society. Defense. Moscow. 2024;12(4):32-32. (In Russ.). 

https://doi.org/10.24412/2311-1763-2024-4-32-32.

Благодарности: Исследование выполнено в рамках Программы научных исследований, связанных с изучением этнокультурного многообразия российского общества и направленных на укрепление общероссийской идентичности 2023–2025 гг. (руководитель академик РАН В.А. Тишков). Проект: «Критический анализ концепта неоколониализма применительно к советскому опыту национальной политики и этнокультурного развития». 

Acknowledgements: The research was carried out within the framework of the Program of scientific research related to the study of the ethnocultural diversity of Russian society and aimed at strengthening the all-Russian identity in 2023–2025 (headed by Academician of the Russian Academy of Sciences V.A. Tishkov). Project: «Critical analysis of the concept of neocolonialism in relation to the Soviet experience of national politics and ethnocultural development».

Конфликт интересов:  О конфликте интересов, связанном с этой статьей, не сообщалось.

Conflict of Interest: No conflict of interest related to this article has been reported.

    

© 2024 Автор(ы). Статья в открытом доступе по лицензии Creative Commons (CC BY). https://creativecommons.org/licenses/by/4.0/ 

© 2024 by Author(s). This is an open access article under the Creative Commons Attribution International License (CC BY)

ФАШИЗМ, НАЦИЗМ, ГЕНОЦИД: 

ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Оригинальная статья

КОЛЛАБОРАЦИОНИСТСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ 

ИЗ ЧИСЛА СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН В СИЛОВЫХ СТРУКТУРАХ НАЦИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ: 

ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ, ТИПОЛОГИЯ И ЧИСЛЕННОСТЬ

Романько Олег Валентинович ¹

 ¹ Крымский федеральный университет имени В.И. Вернадского,

г. Симферополь, Российская Федерация,

ORCID: https://orcid.org/0000-0001-9898-8560, e-mail: romanko1976@mail.ru 

Аннотация: 

В статье рассматривается проблема военного коллаборационизма советских граждан в период Великой Отечественной войны. Установлено, что, в целом, несмотря на большую историографию по проблеме, в ней практически отсутствуют работы, где создание и использование коллаборационистских формирований рассматривалось бы через призму военно-политического контекста, а также нацистской «восточной политики» и эволюций оккупационного режима на советских территориях. На основе анализа широкого круга источников и литературы даны определения таких ключевых явлений, как «коллаборационизм», «военный коллаборационизм» и «коллаборационистские формирования». Проанализированы причины и предпосылки их появления в военно-политическом контексте советско-германского противостояния, а также в связи с дискуссиями внутри нацистского военно-политического руководства. Выявлены и охарактеризованы основные этапы создания коллаборационистских формирований из числа советских граждан. Показано, как особенности нацистской «восточной политики» привели к появлению на определенных этапах тех или иных коллаборационистских формирований. Наконец, дана типология этих формирований с указанием численности каждого из типов. В результате проведенного исследования установлено, что военный коллаборационизм советских граждан имел тесную связь с эволюциями в нацистской оккупационной политике и являлся ее важнейшей составляющей, прежде всего в плане охранно-полицейских мероприятий и пропаганды на оккупированных территориях.

Ключевые слова: коллаборационизм, военный коллаборационизм, коллаборационистские формирования, «восточная политика», нацистская оккупация, оккупационная политика, Великая Отечественная война, борьба с партизанским движением, «восточные народы», Восточные легионы, «хиви», национальные дивизии войск СС, вспомогательная полиция порядка, РОА, КОНР, Украинская национальная армия, «Нахтигаль», «Роланд», «Эрна», «Бергманн», «Дальвиц», Специальный штаб «Россия», А.А. Власов, Г. Гиммлер, А. Розенберг, К. фон Штауффенберг

ВВЕДЕНИЕ

После нападения нацистской Германии на СССР определенное количество советских граждан оказались перед дилеммой: оставаться ли лояльными советской власти. Со временем, главным образом на оккупированных территориях, этот «кризис лояльности» трансформировался в сотрудничество с оккупантами или коллаборационизм. Такие настроения, в той или иной степени, имели место среди всех социальных слоев и всех народов Советского Союза, в связи с чем, коллаборационизм принял довольно разнообразные формы и стал важной составляющей нацистской оккупационной политики. Особенно это касается участия советских граждан в военных усилиях Германии. 

Несмотря на большой комплекс историографии по проблеме военного коллаборационизма, нельзя сказать, что существует много исследований, где бы она рассматривалась через взаимосвязь военно-политического контекста, нацистской «восточной политики» и эволюций оккупационного режима на советских территориях. Как правило, подавляющее большинство отечественных и зарубежных авторов анализируют военный коллаборационизм с трех точек зрения: общие работы по истории всех коллаборационистских формирований, история коллаборационистских формирований из представителей того или иного народа или история конкретного коллаборационистского формирования. Кроме того, многие из этих работ носят обзорно-компилятивный характер и не показывают причин появления, военно-политический контекст и структурные особенности военного коллаборационизма [11, с. 35–40].

Также следует отметить зависимость отечественной и зарубежной историографии от различной политической конъюнктуры послевоенного периода. В советской исторической литературе всех, кто сотрудничал с силовыми структурами нацистской Германии, было принято изображать только с негативной стороны и одновременно крайне упрощенно [12]. Это, естественно, не способствовало пониманию такого явления, как коллаборационизм. В реальности, оно было намного сложнее и на всем протяжение своего существования зависело от целого ряда факторов. Другой крайностью, свойственной, например, западной историографии, можно назвать попытки поставить советский коллаборационизм в один ряд с похожими явлениями, которые имели место в оккупированной нацистами Европе [22, s. 39–49; 24, s. 8–42].

В связи с этим, цель данного исследования – проанализировать военный коллаборационизм советских граждан как явление, а также прояснить некоторые методологические особенности дальнейшего изучения данной проблематики. Поскольку участие советских граждан в военных усилиях нацистской Германии носит многоаспектный характер, в исследовании необходимо ответить на несколько вопросов. А именно: 

• (а) что такое коллаборационизм вообще и военный коллаборационизм в частности; 

• (б) каковы причины и предпосылки военного сотрудничества советских граждан с силовыми структурами нацистской Германии; 

• (в) как это участие вписано в военно-политический контекст советско-германского противостояния и нацистской «восточной политики»; 

• (г) как эти факторы привели к появлению тех или иных коллаборационистских формирований и определили их количественные показатели.

Исследование выполнено на основе комплексной источниковой базы, состоящей из архивных материалов и опубликованных источников. В связи с тем, что коллаборационистские формирования из числа советских граждан являлись составной частью силовых структур нацистской Германии, основной упор сделан на немецкие документы военно-политического и нормативного характера. Прежде всего – документы из Национальной архивной администрации США (National Archive Record Administration) (3–7) и Федерального военного архива ФРГ (Bundesarchiv Freiburg) (2). Для уточнения количественных и качественных показателей отдельных категорий коллаборационистских формирований также использовались документальные коллекции, хранящиеся в германском Институте современной истории (Institut für Zeitgeschichte) (1) и Военно-историческом управлении Бундесвера (Militärgeschichtlichen Forschungsamt der Bundeswehr) (8–9).

ВОЕННЫЙ КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН: ОПРЕДЕЛЕНИЕ, ПРИЧИНЫ И ПРЕДПОСЫЛКИ ПОЯВЛЕНИЯ

Понятие «коллаборационизм» можно определить следующим образом: это сотрудничество с нацистским военно-политическим руководством на территории Германии или оккупированных ею стран, с целью установления или укрепления «нового порядка». Исходя из сфер такого сотрудничества, принято выделять административную, политическую, военную, экономическую, культурную и бытовую разновидности коллаборационизма. А к наиболее активным относить три первые. Таким образом, административный коллаборационизм – это работа в органах так называемого местного самоуправления, организованных при поддержке оккупантов. Политический коллаборационизм – участие в деятельности всевозможных советов и комитетов, созданных с целью получения власти и влияния на политику оккупантов. Наконец, военный коллаборационизм – это служба в силовых структурах нацистской Германии (вермахт, войска СС и полиция) [9, с. 9–10].

Между коллаборационизмом советских и европейских граждан есть много схожего. Тем не менее, и это следует подчеркнуть, советский коллаборационизм был, по сути, продолжением событий Гражданской войны в России 1918–1920 гг., а его предпосылками послужили особенности общественно-политического развития предвоенного СССР. Среди них следует назвать репрессии, коллективизацию, религиозные гонения и т.п. К предпосылкам, повлиявшим на появление коллаборационизма, также следует отнести и такие, которые имели более глубокий характер и складывались на протяжении длительного исторического периода. В данном случае наиболее существенными являлись национальные противоречия. К началу 1940-х гг. эти предпосылки привели к тому, что в определенной части общества оформились стойкие протестные настроения, вылившиеся в ряде случаев в повстанческое движение [6, с. 99–118].

Все перечисленное – это внутренние предпосылки. Однако были еще внешние факторы, которые также сыграли свою роль. К таковым можно отнести немецкие геополитические планы по поводу Советского Союза, деятельность антисоветской эмиграции и ее место в рамках этих планов. После начала Великой Отечественной войны к ним прибавилось еще два существенных фактора: особенности немецкого оккупационного режима в том или ином регионе СССР и положение на фронтах [9, с. 10–11].

Привлекая коллаборационистов из числа населения оккупированных советских территорий, немецкое военно-политическое руководство, во-первых, рассчитывало пополнить людские ресурсы, в использовании которых к зиме 1941 г. наметился кризис. Во-вторых, оно планировало создать эффективные силы для борьбы с набирающим мощь партизанским движением. Причем, следует отметить, что, наряду с чисто военным вопросом, здесь имелся и явный пропагандистский мотив – заставить партизан сражаться с их соотечественниками. В-третьих, на определенном этапе привлечение коллаборационистов стало символизировать начало «новой немецкой политики». Известно, что перед наступлением на Кавказ были созданы многочисленные подразделения из числа представителей населявших его народов. Наконец, в-четвертых, создание коллаборационистских формирований по этническому признаку являлось действенным инструментом национальной политики нацистов [14, s. 84–90; 25, s. 217–228].    

КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН: ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ПОЯВЛЕНИЯ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ. ПЕРВЫЙ ЭТАП

Среди германского военно-политического руководства не было единого мнения относительно привлечения советских граждан к коллаборационизму. В целом, эту немецкую политику можно условно разделить на три этапа. Действуя на первом из них (июнь 1941 – декабрь 1942 г.), нацисты в качестве основных методов использовали террор и принуждение: пока вермахт побеждал на фронтах, а в тылу еще не развернулось мощное партизанское движение, союзники среди местного населения им не требовались [1, с. 85].

Поэтому, привлечение населения к сотрудничеству ограничивалось следующим: 

• разрешение на очень урезанное самоуправление и культурную деятельность; 

• создание разведывательно-диверсионных подразделений, использование «добровольных помощников» при армейских частях или набор контингента во вспомогательную полицию; 

• некоторые послабления в сфере землепользования [16, p. 538–542].

В целом, относительно «восточной политики» доминирующей была точка зрения Гитлера, который считал, что «восточные территории являются жизненным пространством германской нации», поэтому перед ней стоят только три задачи: захватить, управлять и эксплуатировать их. С ней, разумеется, соглашались почти все. Например, самыми последовательными сторонниками гитлеровского подхода были М. Борман, Г. Геринг, рейхскомиссар «Украины» Э. Кох и, до определенного момента, рейхсфюрер СС Г. Гиммлер. Однако, несмотря на всю тоталитарность нацистского государства, существовало еще четыре точки зрения, отличных от мнения Гитлера. В их основе лежал общий тезис: население оккупированных территорий надо активнее привлекать к сотрудничеству. Вся же разница этих точек зрения заключалась только в методах, средствах и масштабах предполагаемого привлечения [7, с. 309–317; 19, s. 15–30].  

Первую из них нельзя назвать политически или идеологически обоснованной позицией. Эта точка зрения была вызвана к жизни сиюминутным стечением обстоятельств. Тем не менее, не упомянуть ее нельзя, так как на низовом административном уровне роль свою она, безусловно, сыграла. Так, некоторые чиновники и офицеры полагали, что советские граждане станут лояльнее, если относиться к ним «по-человечески». Как правило, это были далекие от политики люди, убеждения которых базировались на опыте Первой мировой войны [2, с. 206, 207]. 

Следующая точка зрения на «восточную политику» получила в историографии наименование «утилитаризм». От первой позиции она отличалась уже тем, что ее носителем была вполне обособленная (хотя и далеко не единая) группа лиц, которая предполагала действовать по определенной программе. Главная же цель сторонников политики «утилитаризма» сводилась к максимальной пользе, которую могла извлечь Германия из сотрудничества с местным населением. Негласным лидером партийного крыла «утилитаристов» являлся такой хитрый политик как министр пропаганды и народного просвещения Й. Геббельс. В частности он считал, что, прежде всего, надо усилить пропагандистскую обработку «восточных народов», изъяв из нее все упоминания об их неполноценности, колониальном характере войны Германии против СССР и т.п. На место этих тезисов должны были быть поставлены туманные обещания свободы и независимости, но только в будущем – после окончания войны [5, с. 138–142]. 

«Утилитаризм» Геббельса был больше связан с пропагандой и не шел дальше ее обычных лозунгов. Также оставалось неясным, как скоро такая политика принесет желаемые плоды. Однако у этой группы имелось еще одно крыло – военное, сторонники которого обращали внимание исключительно на практическую часть сотрудничества с советскими гражданами. Это были высшие офицеры вермахта, заинтересованные в его максимальной эффективности и в кратчайшие сроки. Так, наиболее масштабной акцией данной группы стало привлечение советских военнопленных в ряды «добровольных помощников» или «хиви», речь о которых пойдет ниже. Наиболее известным выразителем этой точки зрения являлся генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Э. Вагнер [17, p. 14–15].    

И сторонники отношения к советскому населению «по-человечески», и «утилитаристы» сыграли, конечно, свою определенную роль в возникновении и развитии военного коллаборационизма. Однако их значение не стоит преувеличивать. Во-первых, обе эти позиции – всего лишь модификации гитлеровской политики и поэтому их носители уже априори не рассматривали «восточные народы» как равноправных партнеров. Во-вторых, несмотря на то, что носителями этих точек зрения были весьма влиятельные и близкие к Гитлеру люди, их идеи так и остались на периферии «восточной политики». В лучшем случае они выступали составной частью двух следующих позиций, борьба между которыми и являлась определяющим моментом в сотрудничестве германского руководства с советскими гражданами.   

Носителями еще одной точки зрения были офицеры вермахта среднего звена и немецкие дипломаты «старой школы», которые считали, что «восточные народы» надо использовать самым активным образом, привлекая их к военно-политической борьбе против большевизма. Они также считали, что с гражданами оккупированных советских территорий следует обходиться по-человечески, но дать им какую-нибудь реальную перспективу надо уже сейчас. Главным проектом этой группы являлись так называемые власовское движение и Русская освободительная армия (РОА), в которых ее члены видели действенные инструменты для войны против СССР [26, s. 71–75].

Основным отличием этой группы от двух предыдущих было то, что особое внимание они уделяли национальному вопросу в «восточной политике». Один из ее лидеров и будущий участник покушения на Гитлера, граф К. фон Штауффенберг считал, что, прежде всего, надо завоевать симпатии русского народа. Другие же советские народы он видел полностью подчиненными русскому, а их национальные движения – незначительными. По мнению Штауффенберга, серьезных союзников Германии из них сделать не получится, а «все заигрывания с ними могли только помешать союзу с русским народом, который очень болезненно относится к территориальной целостности своего государства» [16, p. 502–503].

Нацистский теоретик рейхсляйтер А. Розенберг также считал, что победить СССР можно только при условии тесного сотрудничества с местным населением, много ему обещая и привлекая к активной политической и вооруженной борьбе. Однако главное отличие концепции Розенберга заключалось в том, что все эти блага должны были распространяться только на нерусские народы СССР. В «восточной политике» он предлагал опираться именно на эти народы, поскольку они традиционно не любят русских и коммунистическую власть, как продолжение русского империализма. В теории все выглядело довольно логично, так как выполнялась главная цель – уничтожить СССР путем использования внутренних противоречий [19, s. 3–14]. Но проблемой Розенберга было то, что он не имел серьезного аппаратного веса в глазах лидеров нацистской партии. Более того, его зачастую не слушали даже подчиненные. И сторонников проведения своей точки зрения Розенберг имел значительно меньше, чем, например, фон Штауффенберг. Тем не менее, его теории вполне успешно конкурировали с идеями последнего, поскольку даже среди оппонентов Розенберга было достаточно русофобов [13, p. 6].

КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН: ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ ЭТАПЫ

Крах молниеносной войны изменил ситуацию коренным образом. Представители всех указанных точек зрения пришли к выводу, что необходимо предпринять какие-нибудь шаги для выработки общей концепции, хотя бы временной. 18 декабря 1942 г., накануне Сталинградской катастрофы, в Берлине состоялась конференция представителей нацистского военно-политического руководства, отвечавших за проведение «восточной политики». Основная тема конференции – вопрос о возможности более широкого привлечении советского населения к сотрудничеству. Целым рядом мер предполагалось обеспечить вермахт пополнением, увеличить отряды по борьбе с партизанами и решить вопрос с недостатком рабочей силы в самой Германии [20, s. 34–40; 21, p. 47–56]. 

Исходя из этих установок, нацисты были вынуждены провести некоторые «реформы» в своей оккупационной политике. В целом, их можно свести к следующим моментам:

• населению оккупированных территорий давалась какая-нибудь «политическая цель» (вплоть до обещания независимости) и делались определенные уступки, которые обычно заключались в разрешении на ограниченное участие в решении управленческих и административных вопросов;

• политическим лидерам национального движения, которые считали себя союзниками Германии, гарантировалось создание собственных вооруженных сил (сначала – под немецким контролем, а после определенного момента – под национальным командованием);  

• в качестве стимула при создании подобных вооруженных сил всем, кто соглашался вступить в них, гарантировались всевозможные льготы экономического характера, начиная от денежного вознаграждения и заканчивая наделением землей (5). 

Эти изменения стали активно внедряться с весны 1943 года. Однако не все руководители немецкой оккупационной администрации восприняли их благосклонно. Например, в Прибалтике и Белоруссии такая политика принесла определенные плоды. На Украине же ее полностью заблокировал рейхскомиссар Э. Кох [23, s. 232–257].

Второй этап продолжался до лета 1944 года. Его рубеж – полное освобождение территории СССР от оккупации. Примерно с осени этого года начался новый этап во взаимоотношениях немецкого военно-политического руководства и коллаборационистов. Среди его характерных особенностей можно выделит следующие моменты: 

• эти отношения приобрели еще более политический характер. То есть, теперь, чтобы получить любых союзников, немцы были готовы признать обосновавшиеся в Берлине националистические организации единственными и законными представителями своих народов. Например, в марте 1945 г. таковыми признали Грузинский национальный комитет и Крымско-татарский национальный центр [10, с. 526];

• чтобы придать этим движениям больше политического веса, немцы пошли на создание национальных армий из разрозненных коллаборационистских формирований. В результате были «созданы» Туркестанская национальная армия, Кавказская освободительная армия и Украинская национальная армия. Слово «созданы» здесь взято в кавычки, так как все эти «армии» остались на бумаге. Единственным исключением является Украинская национальная армия, которая за несколько дней до капитуляции Германии была передана под руководство Украинского национального комитета [3, с. 79]; 

• наконец, если на предыдущих этапах конфликт между точками зрения на «восточную политику» не носил острый характер, то теперь он достиг своей кульминации. Представители «прорусской» концепции при активной поддержке рейхсфюрера СС Г. Гиммлера предприняли попытку объединить все коллаборационистские организации под эгидой уже упоминавшегося власовского движения, создав Комитет освобождения народов России (КОНР). А все коллаборационистские формирования сделать основой его вооруженных сил. Такой попытке категорически воспротивился Розенберг и сотрудничавшие с ним националисты, которые отказались вести переговоры с лидером КОНР, бывшим советским генералом А.А. Власовым, как «русским империалистом» [18, s. 202–206].

КОЛЛАБОРАЦИОНИСТСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ ИЗ ЧИСЛА СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН: ОПРЕДЕЛЕНИЕ, ТИПОЛОГИЯ И ЧИСЛЕННОСТЬ

Что касается понятия «коллаборационистские формирования», то наиболее точным является следующее определение. Это: формирования из иностранных граждан и военнослужащих, объединенных в рамках вермахта, войск СС или полицейских сил в виде отдельных частей или подразделений более крупных немецких воинских единиц. Однако такая характеристика является несколько абстрактной и нуждается в разъяснении. В нормативных документах германского военного командования и полицейского руководства по использованию «местных вспомогательных сил на Востоке» все контингенты из числа советских граждан строго различались. В целом, можно выделить следующие категории (1; 8):

Первые коллаборационистские формирования из представителей «восточных народов» были созданы при поддержке германских спецслужб (а именно абвера), накануне нападения на СССР. Главная цель – диверсионно-разведывательные мероприятия в приграничных районах или ближнем тылу советских войск. Весной-летом 1941 г. по такой схеме появились украинские батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», эстонский батальон «Эрна» и 1-й белорусский штурмовой взвод. Как правило, после выполнения своего задания, эти части расформировывались, а их личный состав шел на укомплектование полицейских или других подразделений. Первые диверсионно-разведывательные формирования состояли, как правило, из эмигрантов или военнопленных Польской армии, а собственно советских граждан в них практически не было. После того, как появилось значительное количество военнопленных и добровольцев с оккупированных территорий, эта диспропорция исчезла [4, с. 121–132].

Следующий этап истории таких частей относиться к осени-весне 1941–1942 гг. Планируя наступление на Кавказ, немцы создали несколько частей, целью которых были диверсия, разведка, пропаганда и организация восстаний в тылу советских войск. Так появились Туркестанский батальон и батальон (затем полк) «Бергманн», соответственно – из представителей народов Средней Азии и Кавказа. Эти части создавались для использования за линией фронта. Однако немецкими спецслужбами был организован еще целый ряд частей для борьбы с партизанским движением. Например, осенью 1942 г. они создали Специальный штаб «Россия», сыгравший впоследствии значительную роль в борьбе против партизан (9).

Наконец, на заключительном этапе войны абвер и СД приступили к организации спецчастей, которые после заброски в советский тыл должны были стать ядром пронемецкого партизанского движения. Наиболее характерным примером такого формирования является белорусский десантный батальон «Дальвиц» [9, с. 260–281].

Что касается второй категории, то это были лица, завербованные командованием немецких частей и соединений, стремившихся таким образом покрыть недостаток в живой силе. Первоначально они использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, а в боевых подразделениях – в качестве подносчиков патронов и саперов. Со временем их стали использовать в боевых операциях наравне с немецкими солдатами. Численность «хиви» постоянно увеличивалась при фактическом уменьшении штатов немецких дивизий. Так, штаты пехотной дивизии, установленные со 2 октября 1943 г., предусматривали наличие 2005 добровольцев на 10708 человек немецкого персонала, что составляло около 16% от ее общей численности. В танковых и моторизованных дивизиях численность «хиви» должна была составлять соответственно 970 и 776 человек, что тоже равнялось 16%. Несколько позднее вспомогательные формирования появились в авиации, на флоте и других структурах вермахта (3; 4).

Появление третьей категории коллаборационистов – попытка оккупантов решить проблему отсутствия достаточного количества охранных формирований. Части вспомогательной полиции создавались в целях поддержания общественного порядка на оккупированных территориях и для борьбы с партизанским движением. Первой появилась вспомогательная полиция в зоне ответственности военной администрации. Главная особенность этой полиции – ее части были абсолютно не унифицированными во всех смыслах и создавались без всякой системы. И хотя в тыловых районах групп армий «Север», «Центр» и «Юг» формирования полиции назывались соответственно «местные боевые соединения» (Einwohnerkampfvebände), «служба порядка» (Ordnungsdienst) и «вспомогательные охранные части» (Hilfswachmannschaften), на местах все зависело от фантазии начальника немецкой администрации, при которой они создавались. Например, на территории Крыма эта полиция могла называться: «милиция» (Miliz), «служба порядка» (Ordnungsdienst) или «самооборона» (Selbst-schutz) (2).

6 ноября 1941 г. рейхсфюрер СС Гиммлер издал приказ, согласно которому все «местные полицейские вспомогательные силы», действовавшие на территории гражданской администрации, были реорганизованы в части Вспомогательной полиции порядка (Schutzmannschaft der Ordnungspolizei). Функции новой полиции не отличались от функций формирований, созданных для охраны армейского тыла. Единственной разницей в данном случае было то, что она подчинялась не военным, а полицейским властям. В зависимости от ее назначения, принято выделять следующие категории:

• полиция индивидуальной службы (Schutzmannschaft-Einzeldienst);
• батальоны Вспомогательной полиции порядка (Schutzmannschaft-Bataillone);
• вспомогательная пожарная полиция (Feuerschutzmannschaft);
• вспомогательная охранная полиция (Hilfsschutzmannschaft) (7) [15, p. 23–39].

Последняя категория коллаборационистских формирований – их боевые части. Это были либо отдельные соединения (дивизии и корпуса), либо полки и подразделения (батальоны и роты) в составе вермахта и войск СС. Они создавались с целью применения на фронте, однако зачастую могли использоваться и как формирования предыдущих категорий, главным образом, в качестве антипартизанских частей. Наиболее значительными из них следует признать Вооруженные силы КОНР, 15-й Казачий кавалерийский корпус, 162-ю Тюркскую пехотную дивизию, а также шесть национальных дивизий войск СС [22, s. 342].

В целом, с 1941 по 1945 г. в германских силовых структурах прошло службу от 1,3 до 1,5 млн советских граждан – добровольно или в результате вербовочных компаний различной степени интенсивности (6).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходя из всего сказанного, можно сделать вывод, что участие советских граждан в военных усилиях нацистской Германии являлось очень важной составляющей ее оккупационной политики. Одновременно – привлечение представителей народов СССР в ее силовые структуры – одна из наиболее сложных задач, которые решало нацистское военно-политическое руководство. Это можно объяснить противоречиями между исключительно колониальными целями оккупантов и необходимостью пополнения людских ресурсов, которые у нацистской Германии оказались ограниченными для затяжной войны. В целом, у ее военно-политического руководства имелись четыре основные точки зрения на привлечение советских граждан к сотрудничеству. Столкновение этих точек зрения и обусловило военно-политический контекст, причины, этапы, динамику создания и численность коллаборационистских формирований.

С 1941 по 1945 г. было создано четыре категории таких формирований: подразделения в рамках немецких спецслужб, вспомогательные, полицейские и фронтовые формирования. Анализируя опыт их боевого применения, можно понять, что основные – это вспомогательные и полицейские формирования, на которых, во многом, держался тыл немецких войск и все охранные мероприятия на оккупированных советских территориях. Фронтовые формирования также зачастую использовались не по своему прямому назначению, а, например, для борьбы с партизанами и репрессивных мероприятий нацистского оккупационного режима, поскольку ценность большинства из них для противостояния частям Красной армии оказалась намного ниже ожидаемой.

Наконец, нельзя не отметить еще одну сторону создания и использования коллаборационистских формирований из числа советских граждан, которая напрямую была связана с военно-политическим контекстом советско-германского противостояния. Речь идет о пропагандистском эффекте от подобных мероприятий. Можно выделить три основных аспекта. Многие из таких формирований изначально создавались, как маркер «новой политики рейха» на оккупированных территориях (например, Восточные легионы). Далее. Такие формирования, как РОА практически до 1944 г. сами являлись «фигурой пропаганды», а их персонал использовался на линии фронта для привлечения перебежчиков из Красной армии. Наконец, применение против партизан полицейских формирований, должно было, помимо всего прочего, показывать, что с ними воюют не немцы, а такие же, как они, бывшие советские люди. И если военный эффект от всех категорий коллаборационистских формирований непосредственно на фронте был невысок, то именно на оккупированных территориях они смогли нанести значительный урон советским интересам.

Примечания

1. Archiv des Institut für Zeitgeschichte. Köstring (Ernst, General der Kav. a.D.). Erfahrungen mit den Freiwilligen aus dem russischen Raum im Kampf mit den Bolschevismus 1941–1945, 13.07.1954. S. 1–48.
2. Bundesarchiv Freiburg. RH 22 (Befehlshaber der rückwärtigen Heeresgebiete / Heeresgebiet Mitte). RH 22/215. Bl. 63–68.
3. National Archive Record Administration (NARA). T-78. Roll 417. Frames 6386595, 6386598. 
4. NARA. T-78. Roll 501. Frames 6489700–6489707.
5. NARA. T-78. Roll 556. Frames 536–552.
6. NARA. T-175. Roll 19. Frames 2524101–2524103.
7. NARA. T-175. Roll 233. Frame 2721867.
8. Sammlung des Militärgeschichtlichen Forschungsamt der Bundeswehr (MGFA). Heygendorff, R. v., Oberst. Die landeseigenen Verbände im kampf gegen die S.U., Vortrag, 18.04.1943. S. 1–10.
9. MGFA. Pozdnjakov V. German Counterintelligence Activities in Occupied Russia (1941–1944). Historical Division, U.S. Army Europe, 1953, Ms. Nr. P-122. P. 168–187.

Список литературы

1. Бетелл Н. Последняя тайна. М.: АП «Новости», 1992. 253 с. 
2. Гудериан Г. Воспоминания солдата. Смоленск: Русич, 1998. 656 с.
3. Гунчак Т. У мундирах ворога // Вiйсько Украïни. 1993. № 9. С. 6–156.
4. Дробязко С.И. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945. М.: Эксмо, 2005. 606 с.
5. Загорулько М.М., Юденков А.Ф. Крах плана «Ольденбург». М.: Экономика, 1980. 376 с.
6. Попов А.Ю. 15 встреч с генералом КГБ Бельченко. М.: Олма-Пресс, 2002. 384 с.
7. Розенберг А. Политический дневник Альфреда Розенберга 1934–1944 гг. М.: Фонд «Историческая память», 2015. 447 с.
8. Романько О.В. Мусульманские легионы во Второй мировой войне. М.: АСТ, 2004. 320 с.
9. Романько О.В. Белорусские коллаборационисты. Сотрудничество с оккупантами на территории Белоруссии. 1941–1945. М.: Центрполиграф, 2013. 479 с.
10. Романько О.В. Крымско-татарское национальное движение: между Сталиным и Гитлером // Совеские нации и национальная политика в 1920–1950-е гг. Материалы VI международной научной конференции, г. Киев, 10–12 октября 2013 г. М., 2014. С. 520–527.
11. Романько О.В. Военный коллаборационизм советских граждан в период Второй мировой войны: трансформация взглядов на проблему в контексте общественно-политических процессов // Великая Победа в реалиях софрменной эпохи: историческая память и национальная безопасность. Сб. науч. Статей. Екатеринбург, 2020. С. 35–40.
12. Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М.: РОССПЭН, 2000. 862 с.
13. Alexiev A. Soviet Nationalities in German Wartime Strategy, 1941–1945. Santa Monica, Ca.: Rand Corporation, 1982. 39 p.
14. Bräutigam O. Überblick über die besetzen Ostgebiete während des 2. Weltkrieges. Tübingen: Institut für Besatzungsfragen, 1954. 97 s.
15. Breitman R. Himmler’s Police Auxiliaries in the Occupied Soviet Territories // Simon Wiesenthal Center Annual. 1990. Vol. 7. P. 23–39.
16. Dallin A. German Rule in Russia 1941–1945: A Study of occupation policies. London: Macmillan, 1957. 695 p.
17. Fischer G. Soviet Opposition to Stalin: A Case Study in World War II. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1952. 230 p.
18. Frölich S. General Wlassow. Russen und Deutsche zwischen Hitler und Stalin. Köln: Markus Verlag, 1987. 403 s.
19. Ilnytzkyj R. Deutschland und die Ukraine 1934–1945: Tatsachen europäischer Ostpolitik: ein Vorbericht: In 2 bd. München: Osteuropa-Institut, 1958. Bd. 1. 383 s.
20. Madajczyk Cz. Faszyzm i okupacje 1938–1945. Wykonywanie okupacji przez państwa Osi w Europe: U 2 t. Poznań: Wydawnictwo Poznańskie, 1984. T. 2. 736 s. 
21. Mulligan T. The Politics of Illusion and Empire: German Occupation Policy in the Soviet Union, 1942–1943. New York: Praeger, 1988. 206 p.
22. Neulen H.-W. An Deutscher Seite: Internationale Freiwillige von Wehrmacht und Waffen-SS. München: Universitas Verlag, 1985. 518 s.
23. Reitlinger G. Ein Haus auf Sand gebaut: Hitlers Gewaltpolitik in Russland, 1941–1944. Hamburg: Rütten und Loening, 1962. 543 s.
24. Seidler F.W. Die Kollaboration: 1939–1945. München: Herbig, 1995. 576 s.
25. Simon G. Nationalismus und Nationalitätenpolitik in der Sowjetunion: von der totalitären Diktatur zur nachstalinschen Gesellschaft. Baden-Baden: Nomos, 1986. 486 s.
26. Steenberg S. General Wlassow: der Führer der russischen Befreiungsarmee – Verräter oder Patriot. Rastatt: Moewig, 1986. 271 s.

Информация об авторе

Романько Олег Валентинович, доктор исторических наук, профессор, профессор кафедры истории России Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского, г. Симферополь, Российская Федерация.

Автор-корреспондент

Романько Олег Валентинович, e-mail: romanko1976@mail.ru

FASCISM, NAZISM, GENOCIDE:

HISTORY AND MODERNITY

Original Paper

Collaborationist formations from Soviet citizens in the power structures of Nazi Germany: 

military-political context, typology and strength

Oleg V. Romanko ¹

¹ V.I. Vernadsky Crimean Federal University, 

Simferopol, Russian Federation,

ORCID: https://orcid.org/0000-0001-9898-8560, e-mail: romanko1976@mail.ru

Abstract: 

This article examines the problem of military collaboration of Soviet citizens during the Great Patriotic War. It is established that, despite the large historiography on the problem as a whole, there are practically no works in it where the creation and use of collaborationist formations would be considered through the prism of the military-political context, as well as the Nazi «Eastern policy» and the evolution of the occupation regime in the Soviet territories. Based on the analysis of a wide range of sources and literature, definitions of such key phenomena as «collaboration», «military collaboration» and «collaborationist formations» are given. The reasons and prerequisites for their appearance in the military-political context of the Soviet-German confrontation, as well as in connection with discussions within the Nazi military-political leadership, are analyzed. The main stages of the creation of collaborationist formations from Soviet citizens are identified and characterized. It is shown how the peculiarities of the Nazi «Eastern policy» led to the appearance of certain collaborationist formations at certain stages. Finally, the typology of these formations is given, indicating the strength of each type. As a result of the conducted research, it was found that the military collaboration of Soviet citizens had a close connection with the evolutions in the Nazi occupation policy and was its most important component, primarily in terms of security and police measures and propaganda in the occupied territories.

Keywords: collaboration, military collaboration, collaborationist formations, «Eastern policy», Nazi occupation, occupation policy, Great Patriotic War, fight against the partisan movement, "Eastern peoples", Eastern legions, "Hiwi", national divisions of the SS troops, auxiliary order police, ROA, KONR, Ukrainian National Army, "Nachtigall", "Roland", "Erna", "Bergmann", "Dahlwitz", Special Staff "Russia", A.A. Vlasov, G. Himmler, A. Rosenberg, K. von Stauffenberg

References

1. Betell N. (1992) Poslednjaja tajna [The last secret]. M.: AP «Novosti», 1992. 253 s. (in Russ.)
2. Guderian G. (1998) Vospominanija soldata [Soldier’s Memories]. Smolensk: Rusich, 1998. 656 s. (in Russ.)
3. Gunchak T. (1993) U mundyrah voroga [In enemy uniforms]. – Vijs’ko Ukrajiny. 1993. № 9. S. 6–156. (in Ukr.)
4. Drobjazko S.I. (2005) Pod znamenami vraga. Antisovetskie formirovanija v sostave germanskih vooruzhennyh sil 1941–1945 [Under the banners of the enemy. Anti-Soviet formations in the German armed forces 1941–1945]. M.: Eksmo, 2005. 606 s. (in Russ.)
5. Zagorul’ko M.M., Judenkov A.F. (1980) Krah plana «Ol’denburg» [The collapse of the Oldenburg plan]. M.: Ekonomika, 1980. 376 s. (in Russ.)
6. Popov A.Ju. (2002) 15 vstrech s generalom KGB Bel’chenko [15 meetings with KGB General Belchenko]. M.: Olma-Press, 2002. 384 s. (in Russ.)
7. Rozenberg A. (2015) Politicheskij dnevnik Al’freda Rozenberga 1934–1944 gg. [The Political Diary of Alfred Rosenberg 1934–1944]. M.: Fond «Istoricheskaja pamjat’», 2015. 447 s. (in Russ.)
8. Romanko O.V. (2004) Musul’manskie legiony vo Vtoroj mirovoj vojne [Muslim legions in World War II]. M.: AST, 2004. 320 s. (in Russ.)
9. Romanko O.V. (2013) Belorusskie kollaboracionisty. Sotrudnichestvo s okkupantami na territorii Belorussii. 1941–1945 [Belarusian collaborators. Cooperation with the occupiers on the territory of Belarus. 1941–1945]. M.: Centrpoligraf, 2013. 479 s. (in Russ.)
10. Romanko O.V. (2014) Krymsko-tatarskoe nacional’noe dvizhenie: mezhdu Stalinym i Gitlerom [The Crimean Tatar National Movement: between Stalin and Hitler]. – Sovetskie nacii i nacional’naja politika v 1920–1950-e gody. Materialy VI mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, g. Kiev, 10–12 oktjabrja 2013 g. M., 2014. S. 520–527. (in Russ.)
11. Romanko O.V. (2020) Voennyj kollaboracionizm sovetskih grazhdan v period Vtoroj mirovoj vojny: transformacija vzgljadov na problemu v kontekste obshhestvenno-politicheskih processov [Military collaboration of Soviet citizens during the Second World War: the transformation of views on the problem in the context of socio-political processes]. – Velikaja Pobeda v realijah sovremennoj epohi: istoricheskaja pamjat’ i nacional’naja bezopasnost’. Sb. nauch. st. Ekaterinburg, 2020. S. 35–40. (in Russ.)
12. Semirjaga M.I. (2000) Kollaboracionizm. Priroda, tipologija i projavlenija v gody Vtoroj mirovoj vojny [Collaboration. Nature, typology and manifestations during the Second World War]. M.: ROSSPEN, 2000. 862 s. (in Russ.)
13. Alexiev A. (1982) Soviet Nationalities in German Wartime Strategy, 1941–1945. Santa Monica, Ca.: Rand Corporation, 1982. 39 p. (in Engl.)
14. Bräutigam O. (1954) Überblick über die besetzen Ostgebiete während des 2. Weltkrieges. Tübingen: Institut für Besatzungsfragen, 1954. 97 s. (in Germ.)
15. Breitman R. (1990) Himmler’s Police Auxiliaries in the Occupied Soviet Territories. – Simon Wiesenthal Center Annual. 1990. Vol. 7. P. 23–39. (in Engl.)
16. Dallin A. (1957) German Rule in Russia 1941–1945: A Study of occupation policies. London: Macmillan, 1957. 695 p. (in Engl.)
17. Fischer G. (1952) Soviet Opposition to Stalin: A Case Study in World War II. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1952. 230 p. (in Engl.)
18. Frölich S. (1987) General Wlassow. Russen und Deutsche zwischen Hitler und Stalin. Köln: Markus Verlag, 1987. 403 s. (in Germ.)
19. Ilnytzkyj R. (1958) Deutschland und die Ukraine 1934–1945: Tatsachen europäischer Ostpolitik: ein Vorbericht: In 2 bd. München: Osteuropa-Institut, 1958. Bd. 1. 383 s. (in Germ.)
20. Madajczyk Cz. (1984) Faszyzm i okupacje 1938–1945. Wykonywanie okupacji przez państwa Osi w Europe: U 2 t. Poznań: Wydawnictwo Poznańskie, 1984. T. 2. 736 s. (in Pol.) 
21. Mulligan T. (1988) The Politics of Illusion and Empire: German Occupation Policy in the Soviet Union, 1942–1943. New York: Praeger, 1988. 206 p. (in Engl.)
22. Neulen H.-W. (1985) An Deutscher Seite: Internationale Freiwillige von Wehrmacht und Waffen-SS. München: Universitas Verlag, 1985. 518 s. (in Germ.)
23. Reitlinger G. (1962) Ein Haus auf Sand gebaut: Hitlers Gewaltpolitik in Russland, 1941–1944. Hamburg: Rütten und Loening, 1962. 543 s. (in Germ.)
24. Seidler F.W. (1995) Die Kollaboration: 1939–1945. München: Herbig, 1995. 576 s. (in Germ.)
25. Simon G. (1986) Nationalismus und Nationalitätenpolitik in der Sowjetunion: von der totalitären Diktatur zur nachstalinschen Gesellschaft. Baden-Baden: Nomos, 1986. 486 s. (in Germ.)
26. Steenberg S. (1986) General Wlassow: der Führer der russischen Befreiungsarmee – Verräter oder Patriot. Rastatt: Moewig, 1986. 271 s. (in Germ.)

Information about the author 

Oleg V. Romanko, Dr. Sci. (History), Prof., Prof. of Department of History of Russia of V. I. Vernadsky Crimean Federal University, Simferopol, Russian Federation.  

Corresponding author

Oleg V. Romanko, e-mail: romanko1976@mail.ru  

Nauka. Obŝestvo. Oborona. 2024. Vol. 12, no. 4. P. 32–32.