Кулакова Т., Волкова А. Антикоррупционная политика России
Кулакова Татьяна Александровна,
доктор политических наук, доцент,
Санкт-Петербургский
государственный университет,
профессор кафедры политического управления факультета политологии,
Россия, Санкт-Петербург,
E-mail: koulakova812@mail.ru
Волкова Анна Владимировна,
доктор политических наук, доцент,
Санкт-Петербургский
государственный университет,
доцент кафедры политического управления факультета политологии,
Россия, Санкт-Петербург,
E-mail: av.volkova@rambler.ru
Koulakova Tatiana Aleksandrovna,
Doctor of Political Sciences, associate professor,
St. Petersburg State University,
Professor,
Department of Political Administration,
Faculty of Political Science,
Russia, Saint Petersburg,
E-mail: koulakova812@mail.ru
Volkova Anna Vladimirovna,
Doctor of Political Sciences, associate professor,
St. Petersburg State University,
Associate Professor,
Department of Political Administration,
Faculty of Political Science,
Russia, Saint Petersburg,
E-mail: av.volkova@rambler.ru
«Этика ответственности» и «этика любви» в развитии антикоррупционной политики России
“Ethics of responsibility” and “ethics of love” in the development of anti-corruption policy of Russia
DOI: 10.24411/2311-1763-2018-10172
Аннотация
Особенности этических моделей, предложенных Максом Вебером и Львом Николаевичем Толстым, их роль в реализации антикоррупционной политики выступают предметом анализа в данной работе. Может ли сила интеграции и солидарности общества способствовать преодолению коррупционного недуга и какие теоретико-методологические основания должны лежать в основе политики? Какие механизмы интеграции и солидарности общества, которое всегда сложнее управляющей системы, формируют коммуникативную власть, способную влиять на административную власть и власть денег, обеспечивая или лишая их легитимности? Может ли государство, «услышав» настроения и запросы общества, трансформировать институты и практики антикоррупционной политики таким образом, чтобы повысить уровень доверия граждан правящей элите?
Ключевые слова:
этика ответственности, этика убеждения, этика любви,
эффективность антикоррупционой политики, государственное управление
Summary
Some features of ethical models proposed by Max Weber and Leo Tolstoy, their role in the implementation of anti-corruption policy are the subject of analysis in this work. Can the power of integration and solidarity of society help to overcome corruption and on what theoretical and methodological principles policies should be based? What mechanisms of integration and solidarity of society, more compound structure than the management systems, enforced a communicative power able to influence the administrative power and the power of money, providing or depriving them of legitimacy? And is the state capable, having heard " the moods and demands of society, to transform the institutions and practices of anti-corruption policy in such a way as to increase the level of trust of citizens to the ruling elite?
Keywords:
ethics of responsibility, ethics of persuasion, ethics of love,
efficiency of anti-corruption policy, public administration
Этическое и ценностное измерение государства, как ведущего института политической системы, и проводимой им политики находятся в центре внимания политических наук ввиду изменения структуры общества и формируемого им публичного пространства. «Идеалом существования той или иной формы устроения властных структур является достижение максимальной эффективности в развитии государства и нации» [4], считает А. Ю. Соклаков, и с ним трудно не согласится. К одному из показателей эффективности государственного управления относится степень коррупции в обществе и выработка адекватной антикоррупционной политики.
Коррупция, безусловно, не является новым явлением и термин этот имеет много значений, но на современном этапе актуально признание, что коррупция - это явление, которое подрывает общественное управление и принципы ответственного управления, а следовательно, качество жизни и благосостояние граждан, разрушает доверие к государственным должностным лицам и учреждениям.
События двух последних десятилетий в международной политике, масштабные кризисы и электоральные конфликты стали ярким подтверждением сокращения доверия к правительству как к институту. Во многих развивающихся и развитых странах государственные учреждения воспринимаются как коррумпированная среда. И государственные учреждения вынуждены сегодня бороться за восстановление доверия своих граждан, предоставляя высококачественные услуги и поддерживая высокие профессиональные стандарты, и прежде всего - высокие этические стандарты в профессиональном поведении государственных служащих. Международные учреждения и организации, правительства разных стран разработали и официально приняли стандарты профессионального поведения, этические кодексы и уставы для лиц, занимающих государственные должности [9]. Европейский союз в 2001 г. принял «Европейский кодекс хорошего административного поведения», а затем в 2012 г. - «Принципы государственной службы для гражданской службы ЕС». Организация Объединенных Наций приняла в 2013 г. «Стандарты поведения для международной гражданской службы, Комиссии по международной гражданской службе», а в 2015 году – «Цели устойчивого развития», в которых цель 16 сосредоточена на институтах и некоторых ее задачах, поощряющих борьбу с коррупцией и строительством эффективных и прозрачных институтов, служащих гражданам.
Эффективность антикоррупционной политики рассматривается сегодня как важнейшее направление, обеспечивающее порядок и развитие страны, причем речь идет о сдерживании коррупции «в приемлемых пределах» за счет формирование публичных ценностей, институциональной этики и личной честности граждан [8].
Как правило, антикоррупционная политика осуществляется государством в двух направлениях: применение конституционного насилия или принуждения к исполнению законным образом установленных правил и норм государственного управления, ведения хозяйственной деятельности и установление и воспроизводство культурных практик, разделяемых большинством в обществе, поддерживающих сформированное нормативно-правовое поле.
Традиция такого разделения заложена М. Вебером, сконструировавшим этику ответственности политика, главным инструментом которой является насилие, и этику убеждения, в которой используются метод ненасилия. Связность политики и этики представляется М. Веберу несомненной. «Даже самый крайний приверженец этики ответственности – политик, пользующийся насилием как необходимым средством, повседневным «рабочим инструментом», - не может принять на себя ответственность за его применение, не рискуя вообще порвать с какой бы то ни было этикой, если у него нет веры во внеэмпирическую значимость дела, которому он служит. Ибо только в этом служении делу преодолевается опасность субъективистски – непредметного применения насилия (в интересах личного тщеславия или своекорыстия» [2, с. 94].
Трансформация публичной сферы постсоветского периода развития России выявляет наличие многих конкурирующих между собой публичных арен в силу различий динамики коммуникативных процессов внутри них. Доминирующая публичная площадка, которая заполняется контентом, рамки которого определяются правящим слоем, обладает признаками конструированности, нормативности и однозначности, имеет четкий посыл обществу как «иному» (М. Фуко), кто не признается равноправным участником возможного диалога. Четкость посыла кроется в забюрократизированности и в универсалистском характере формируемого дискурса правящего слоя, что делает его уязвимым в публичном пространстве и отвергаемым другими публичными аренами, только нащупывающими способы своей институционализации и самотрансформации.
Плюрализм публичного пространства, усилившийся под влиянием информационно-коммуникативных технологий, превращает общество в носителей нового типа публичности. Ю. Хабермас признается, что огромное влияние на его понимание публичных арен оказала работа М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (1965 г.), открывшая динамику народной культуры, которая «не представляла собой только кулисы, то есть пассивный фон для господствующей культуры, но периодический сдержанно-насильственный бунт некоего контрпроекта против иерархического мира господства» [7, с. 15]. Народ как подчиняется предложенным правящим слоем интерпретациям происходящего, так и оспаривает их, а также соединяет предложенные смыслы с собственным толкованием и здравым смыслом, как считает Стюарт Холл [11, с. 128-138].
Государство как субъект господства организационно и институционально отделено от общества, именно это противостояние ставит вопрос о формах участия общества в государственной власти, т.е. процессах принятия решений и способах реализации политики. Политическая дееспособность «народной» публичной сферы состоит в организации давления на органы власти и управления, субъектов хозяйственной деятельности для обеспечения баланса интересов, маркируемых как публичное благо.
Бюрократизация и регламентация возникают «как патологические эффекты …государственного вмешательства в те области деятельности, структура которых сопротивляется административно-правовой регуляции» [10, с. 217-280]. Патологические эффекты вмешательства государства возникают как способ решения структурных проблем социального поля, защиты частного и группового интереса в противовес публичному благу. Реакция общества на «вторжения» государства, отрицающие традиционные ценности и нормы, ведут к деформациям массового сознания, проявляющиеся в публичном пространстве. В случае, если ценности и «идеалы теряют влияние, если цинизм завладевает сознанием – в такой ситуации приходят в упадок те нормы и ценностные ориентации, относительно которых критика идеологии должна предполагать согласие, коль скоро она желает к ним апеллировать» [11, с.30]. Населением цели и нормы правящего слоя критически оцениваются через стоимость рабочей силы, налоги, цены, т.е. через публичные вторжения государства в приватизированное домашнее хозяйство [7, с. 75].
Здесь уместно будет вспомнить о здравом человеческом рассудке (bon sens) как источнике согласия сердец (Ж.-Ж. Руссо). Можно сказать, что этот естественный контролер уже не работает в современном обществе ввиду его сложной структуры и обезличенности существования в эпоху господства эгоизма и потребительства. Возразим на это, поскольку возможности, предоставляемые информационно-коммуникационными технологиями, образуют такой контроль всех за всеми, который не оставляет не только реальные действия и их результаты, но «слова» и ценностные установки акторов без контроля общества. Гласность способна обеспечить правопорядок на основе просвещения, соединяя политику и мораль (И. Кант), но это длительная и системная работа, затрагивающая интересы как правящего слоя, так и «простых людей». Публичный дискурс формирует представление о принципах деятельности административной власти, среди которых – ответственность, открытость, прозрачность и подотчетность, которые были заложены в ходе административной реформы 2006-2010 гг.
Этика ответственности в веберовском понимании связывается с эмпирическим фиксируемым результатом целесообразной деятельности (целерациональная деятельность) как соотношением использованных средств и достигнутой цели. Если средством политики, в которой действует этика ответственности, является насилие, то для этики убеждения методом является ненасилие. Для М. Вебера этика убеждения принадлежит к миру не земному (спасение души), потустороннему, этика ответственности же включена в эмпирическое существование (спасение тела), поэтому поначалу этика убеждения представляется ученому бессильной, непрактичной в области политики и является бегством от внешнего мира в мир внутренний.
В дальнейшем М. Вебер признает их взаимозависимость, поскольку по его признанию, этика убеждения «не означает безответственности, а этика ответственности – отсутствия убеждения (в смысле беспринципности)» [2, с. 92]. На преодоление дихотомии этики ответственности и этики убеждения М. Вебера оказал русский писатель Л.Н. Толстой и разработанная им и в статьях, и в литературных шедеврах этика любви. Для русского классика этика любви неоспорима в силу мощи и нерушимости бытия. «Любовь как всеобъемлющий принцип, являющий себя в любом «акте» единения, образования связи, направленном на благожелательное утверждение бытия составляющих его «моментов» - «это бытие перед лицом бессмертия» [2, с. 101]. Любовь у Л.Н. Толстого – «усилие», которое направлено на объединение людей в благом деле, которое теснит зло. Решительно бороться злом со злом при всей привлекательности возможного результата, для русского классика представляется бесполезной, если не вредной, работой. Зло против зла – ошибочная стратегия, ибо ничто может быть сравнено с силой воздействия подлинной любви и устойчивостью произведенных ею изменений. Зло обособляет людей, делает их врагами себе, направлено против самой жизни.
Добро и любовь к себе, ближним и дальним не бессильны, утверждает Л.Т. Толстой, они побеждают насилие, поскольку результат любви – самоизменение человека, включенного в прочные и добрые человеческие отношения, любовь к «другому» ведет к соединению в боге и благе. Сам человек берет на себя ответственность своего преображения перед лицом другого здесь и сейчас – в настоящем, для Л.Н. Толстого «истинное благо в настоящей, а не в «загробной жизни» [6, с. 481]. Одухотворенная жизнь тождественна любви, соединяющей бога и человека, все человечество и все живое. Этот мир, объединенный усилиями многих, обладает силой и энергией любви, без которой ничего не может быть явью. Это положение переводит этическую проблему в практическую, что позволяет Л.Н. Толстому отвергать насилие как способ борьбы со злом во избежание умножения зла на земле. Преодолевая зло любовью, человек действует как духовное существо, действует в настоящем, которое есть вечность. Поступок человека и есть результат, за который со всей ответственностью отвечает сам человек в момент его совершения, идущий и действующий в соответствии с этикой любви.
М. Вебер, конструируя собственную идеальную этику ответственности через сопоставление и противоположение ее с этикой любви Л. Толстого, как частным случаем этики убеждения, пришел, тем не менее, к нераздельности этики ответственности и этики убеждения. Вольно или невольно, М. Вебер признает силу именно этики убеждения в противовес этике ответственности, так как принцип долженствования определяет, в конечном счете, выбор человеком своей руководящей ценности. Между тем, ориентация на самую общую цель деятельности – ценность – как то, что направляет любую деятельность, несмотря на аксиологический плюрализм М. Вебера, подтверждает этический смысл ценностнорационального мотива деятельности.
Развитие этих двух стратегий – этики ответственности и этики убеждения (этики любви) мы можем наблюдать в антикоррупционной политике и в публичной сфере современной России.
Коррупция как многоликое и многоуровневое явление, исследуется по следующим направлениям:
- кадровая коррупция - получение должности в органах государственной власти и управления; неэффективность работы по причине некомпетентности, снижение авторитета государственной власти и снижение качества государственного управления;
- экономическая коррупция – распределение финансовых потоков, откаты, завышенная сметная стоимость государственных заказов и подрядов;
- сращивание бизнеса и власти, оттесняющая публичный интерес в угоду частным интересам;
- политическая коррупция – коррумпированные представители власти определяют направления внутренней и внешней политики, начинающей обслуживать частные или групповые, а не национальные интересы;
- теневая экономика – хозяйственная деятельность, ведущаяся в обход установленных законом взаимодействий с налоговыми органами в результате неверных или негибких правил и неблагоприятного рыночного климата;
- криминальная экономика – оборот запрещенных к свободному обращению товаров, использование рабского труда, контрабанда;
- бытовая коррупция – незаконная деятельность в области образования, здравоохранения, ГИБДД, судебной системы, муниципальных органов и т.п.
Как видим, коррупционные явления затрагивают различные сферы жизнедеятельности государства и общества. Реакция государства на коррупцию через специализированные институты должна быть дополнена и реакциями общества на противообщественные действия. «Опыт показывает, что необходимы годы работы: экономическое развитие и борьба за свои права, ответственность и обязательность органов власти», а не присущее последним «желание решить проблему одним приказом, одним законом, запретом и т.д.» [3].
Эволюция государства связана с перманентными противоречиями, оказывающими «постоянное воздействие на выполнение им функции и характер институциональной истории» [5, с. 125]. Система государственного управления как ядро государства, трансформируется, испытывая влияние разнонаправленных тенденций, стремясь выполнять функции, диктуемые внешней и внутренней ситуацией, в то же время, сохраняя институциональную конфигурацию для обеспечения сбалансированности и управляемости. Участие общества в выполнении функций, исполняемых государством традиционного типа, инициировано в России самой властью путем создания условий для развития низовых гражданских инициатив, способствующих развитию общества и умножению публичного блага.
Органы государственной власти и управления, обеспечивая связность всех процессов на территории страны, скрепляя общество нормами, процедурами, которые, в идеале, должны быть понимаемыми и признаваемыми всеми гражданами, не могут игнорировать иные интересы, не всегда официально оформленные, но при этом объединяющие значительные общественные группы или ресурснозначимые группы.
Институционализация управленческих новаций на принципах нового публичного менеджмента с одной стороны, и культура, стиль управления конкретных людей, сформированные специфические отношения в бюрократическом слое (организационный подход), с другой стороны порождают структурные деформации системы государственного управления. Устойчивость нововведений, их развитие и укоренение в повседневных практиках государственных служащих, имеющих непосредственный контакт с получателями государственных услуг (предпринимателями и гражданами), а также руководителей, в чьей компетенции – формирование и поддержание новых культурных паттернов у подчиненных, требуют особых мотивационных управленческих практик с упором на этику ответственности (законодательство) и этику убеждения (этические кодексы, кодексы чести).
Организация мониторинга и контроля хозяйственной и финансовой сферы жизнедеятельности общества инструментами экономических и налоговых, правоохранительных ведомств, направленных на упорядочивание взаимодействий в обществе, должно дополняться управленческими инновациями на основе информационно-коммуникационных технологий в сфере государственных закупок силами Центрального банка России, Счетной палаты и Государственной Думы Российской Федерации. Эта группа противоречий требует «выравнивания» способностей государства усилиями в расширении открытости и прозрачности за счет электронного/цифрового правительства, устранения межведомственных барьеров и т.д. Мобилизационные практики в этой сфере должны быть сбалансированы, чтобы обеспечить развитие страны.
Противоречия между центром государственной власти и управления с одной стороны, и различными сообществами, с другой, заявляющими свои права на участие в принятии решений, заставляют государственные органы искать и находить новые формы взаимодействия с гражданскими организациями, давая выход социальной энергии (частно-государственное партнерство, гражданское бюджетирование, городские инициативы и т.п.). Диалоговые практики взаимодействия органов государственного управления Российской Федерации и общества находятся в начале своего становления, но должны строиться на этике любви Л.Н. Толстого, которая предусматривает не внешнее давление на человека, как у М. Вебера, но опирается на внутреннюю работу каждого человека как усилие любви к себе, ближнему и дальнему на пути к общему благу. «Именно политика пытается создать такую архитектуру отношений, которая была бы способна минимизировать издержки разнонаправленных общественных интересов, кризисов легитимации, дестабилизации общественных связей» [5, с. 128].
Следуя М. Веберу в том, что «всякое этически ориентированное действование может подчиняться двум фундаментально различным, непримиримо противоположным максимам: оно может быть ориентировано либо на «этику убеждения», либо на «этику ответственности»» [1, с. 696-697], справедливым представляется не только противостояние обозначенных этик, но и анализ их взаимозависимости.
Можно поставить под сомнение выводы Ю. Н. Давыдова, который полагает, что наиболее серьезное различие между «этикой убеждения» и «этикой ответственности» состоит в том, что если для первой убеждение (вера) предшествует выбору, то в рамках второй – выбор предшествует убеждению», откуда следует что «во втором случае речь идет по выборе индивидуумом самого Бога. О выборе «бога или дьявола, «бога или демона» или вообще – одного из множества «равноправных богов, как это должен был бы утверждать языческий политеизм, если бы был до конца последователен. В этом и состоит суть «веберовского аксиологического плюрализма» [2]. По М. Веберу «исповедующий этику убеждения чувствует себя «ответственным» лишь за то, чтобы не гасло пламя чистого убеждения, например, пламя протеста против несправедливости социального порядка» [1, с.697], он не ответственен за социально-политические последствия своей деятельности, что не позволяет рассматривать этот тип этики приемлемым для системы государственного управления. С другой стороны, «этика ответственности» немыслима без такой категории как «долг». М. Вебер приходит к заключению, что «этика убеждения и этика ответственности не суть абсолютные противоположности, но взаимодополнения» [1, с. 705].
Список литературы и источников
- Вебер М. Политика как призвание и профессия. - Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс. 1990. 808 с.
- Давыдов Ю. Н. Этика убеждения и этика ответственности: Макс Вебер и Лев Толстой. - ИС РАН. Этическая мысль. Вып. 7. М. 2006. С. 83-110.
- Кикнадзе В. Г. Взаимодействие государства и институтов гражданского общества в интересах безопасности России. - Наука. Общество. Оборона (noo-journal.ru). – 2017. № 3 (12).
- Соклаков А. Ю. Симфония Русской идеи. - Наука. Общество. Оборона (noo-journal.ru). – 2017. № 4 (13).
- Соловьев А. И. Государство как политический институт: проблемы теоретической идентификации. - Вестник Воронежского государственного университета. Серия: История. Политология. Социология. 2014. № 4. С.124-129.
- Толстой Л. Н. Путь к жизни. ПСС. Т. 45. М. Государственное издательство художественной литературы. 1956. С. 481.
- Хабермас Ю. Структурное изменение публичной сферы. Исследования относительно категории буржуазного общества. - Весь мир. М., 2016. 344 с.
- Caiden G. E. Corruption and Governance. In: Caiden, G.E., Dwivedi, O.P and Jabbra, J. (eds.), Where Corruption Lives. Bloomfield: Kumarian Press, Inc. 2001. P. 15-38.
- CNFPT and IASIA. Charter for Civil Servants on the Meaning and Purpose of Public Action. Paris: CNFPT. 2018.
- Habermas J. Low and Morality. - The Tanner Lectures. Vol. VΙΙΙ. Cambr. Mass.1988. P. 217-280.
- Hall St. Encoding and Decoding in the TV-Divourse. - Hall St. (Ed.). Culture, Media, Language. London. 1980. P. 128-138.
- Tiihonen S. Central Government Corruption in Historical Perspective. In: Tiihonen, S. (ed.), The History of Corruption in Central Government. Amsterdam: IOS Press. 2003. P. 1-36.
References
- Veber M., 1990, Politika kak prizvaniye i professiya. - Veber M. Izbrannyye proizvedeniya. M.: Progress. 1990. 808 s.
- Davydov YU. N., 2006, Etika ubezhdeniya i etika otvetstvennosti: Maks Veber i Lev Tolstoy. - IS RAN. Eticheskaya mysl'. Vyp. 7. M. 2006. S. 83-110.
- Kiknadze V. G., 2017, Vzaimodeystviye gosudarstva i institutov grazhdanskogo obshchestva v interesakh bezopasnosti Rossii. - Nauka. Obshchestvo. Oborona (noo-journal.ru). – 2017. № 3 (12).
- Soklakov A. YU., 2017, Simfoniya Russkoy idei. - Nauka. Obshchestvo. Oborona (noo-journal.ru). – 2017. № 4 (13).
- Solov'yev A. I., 2014, Gosudarstvo kak politicheskiy institut: problemy teoreticheskoy identifikatsii. - Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya. Politologiya. Sotsiologiya. 2014. № 4. S.124-129.
- Tolstoy L. N., 1956, Put' k zhizni. PSS. T. 45. M. Gosudarstvennoye izdatel'stvo khudozhestvennoy literatury. 1956. S. 481.
- Khabermas YU., 2016, Strukturnoye izmeneniye publichnoy sfery. Issledovaniya otnositel'no kategorii burzhuaznogo obshchestva. - Ves' mir. M., 2016. 344 s.
- Caiden G. E., 2001, Corruption and Governance. In: Caiden, G.E., Dwivedi, O.P and Jabbra, J. (eds.), Where Corruption Lives. Bloomfield: Kumarian Press, Inc. 2001. P. 15-38.
- CNFPT and IASIA. Charter for Civil Servants on the Meaning and Purpose of Public Action. Paris: CNFPT. 2018.
- Habermas J., 1988, Low and Morality. - The Tanner Lectures. Vol. VIII. Cambr. Mass.1988. P. 217-280.
- Hall St., 1980, Encoding and Decoding in the TV-Divourse. - Hall St. (Ed.). Culture, Media, Language. London. 1980. P. 128-138.
- Tiihonen S., 2003, Central Government Corruption in Historical Perspective. In: Tiihonen, S. (ed.), The History of Corruption in Central Government. Amsterdam: IOS Press. 2003. P. 1-36.